Отступник

— Давай говорить серьезно, Гриша! — наконец решился Василий. — Все произошло не из-за тварей, а из-за того, как ты с ними все эти годы обращался. Рано или поздно что-то подобное должно было произойти. Терпение живых разумных существ не может быть бесконечным…

— Ты думай, думай, что говоришь! — заорал Пряжкин и выразительно постучал себя по макушке. — Что, по-твоему, я в этом виноват? Если бы лешие взбунтовались, я бы еще понял! Но при чем тут этот сумасшедший Варзанов?! Ему-то что до леших?! И если он шел их освобождать, что же он даже не открыл вторую клетку, где было целых шестеро отборных поганцев?…

Это и для самого Василия было неразрешимым вопросом.

— Может быть, ему нужен был только мальчик?

— Да на фиг ему этот щенок?! — возмутился Пряжкин. — Ну знал я, что Варзанов сидит, как сыч, в своем доме! Да он за столько лет даже не мяукнул! Ну я ему устрою!! Мститель неуловимый…

— Что же ты ему устроишь?

— Петуха пущу, — злобно ответил Григорий. — А мерзавца придушу своими руками.

— Тогда точно и тебе, и базе будет полный каюк… — уверенно сказал Василий, и его жесткий тон немного остудил Григория.

Пряжкин развел руками и задумчиво протянул:

— Ну… Жечь, допустим, не буду… Но вот его возлюбленных поганцев я навещу. И прямо сейчас. Дорогу за оврагом я как-нибудь отыщу, и деревню их проклятую найду. Разом прикрою всю их партизанщину. За ребят они мне все заплатят. И Варзанова найду, да там и схороню, где встретимся!.. Никто и концов не найдет, да и искать не будет…

Он рванулся к выходу.

— Подожди, а трупы?! — попробовал Василий остановить его.

— Значит, так… — Пряжкин нахмурился… — Знаешь, где мастерская в подвале?

— Та, где циркулярная пила?

— Именно. Принесешь туда примус, газовый баллон, причем все это сделаешь в перчаточках, чтобы все тип-топ было… Трупы туда перетащишь. Поставишь чайник на примус, чашки расставишь, а у газового баллона вентиль откроешь… Сам быстренько назад, и дверь поплотнее прикроешь. Надеюсь, все взорвется в лучшем виде. Подождешь, пока все хорошенько выгорит, потом пожарных вызовешь… Словом, пусть все будет выглядеть так, будто наши ребята неудачно попили чайку, когда ремонтировали циркулярку… Справишься?

— Попробую.

— Только с вызовом не спеши, хорошо бы, чтобы трупы прогорели так, чтобы в причинах смерти никто по-настоящему не копался. Если у экспертизы будут сомнения, я, конечно, приму меры в пределах разумного. Но и ты особо не спеши. Пусть хоть весь тот коридор выгорит. Огонь наружу не прорвется, если поступить по-умному… — уверенно сказал Пряжкин.

Закончив свои наставления, Пряжкин сбежал вниз, и Василий сразу же услышал, как он зычно скликает ребят.

Спорить с Григорием не стоило. То, что он предложил, было зыбким, но все-таки шансом для фирмы спасти доходное дело. Сломалась циркулярная пила, покалечив шестерых… Натяжка велика, но при некотором финансовом подкреплении ее проглотят. Те четверо, кто решил починить ее на ночь глядя, вскипятили чаек на открытом огне, не заметив, что вентиль сорокалитрового газового баллона открыт… Молодые, бестолковые, за это и поплатились. Да-а, натяжка тоже немалая, ну да Григорию виднее.

Задание Пряжкина не было таким уж сложным, и Василий понимал, что заняться им ему все равно придется. Но слушая гомон на улице, Василий думал о другом. Пряжкин собирался вести своих людей в лес для того, чтобы уничтожить тех, к кому Василий прокладывал путь всю жизнь. Но он понимал, что если все-таки напросится в лес, помешать расправе ему не дадут. Григория распирает праведный гнев. Он всегда чувствовал себя наставником своих парней и теперь жажду мести из него не выбить…

Есть вероятность того, что они просто-напросто не найдут Логово. Или что их приближение среди бела дня будет замечено, и лешие дадут отпор или успеют скрыться… Но все же предчувствие неотвратимой трагедии было настолько живым и реальным, что у Василия начало ломить виски.

Он спустился в подвал, все двери которого были распахнуты и прошел туда, где лежали трупы и где находилась мастерская.

Дверь в лешачник тоже была открыта. Василий пробежал по короткому коридору темницы, заглядывая в клетки. Лешачник был пуст. Даже кандалы и ошейники были убраны. А кровь и нечистоты смыты в водостоки. Кто теперь поймет, что здесь было? Лешачник или свинарник?… Шестеро чертей, остававшихся в живых к возвращению Пряжкина, были застреляны им в порыве гнева почти сразу же после того, как Григорий обнаружил разгром.

Простится ли когда-нибудь Василию то, что он все это допустил? Что два года молча наблюдал за разгулом бессмысленной жестокости? Что сейчас вместо того, чтобы, сломя голову, бежать в лес и предупредить леших, он будет старательно заметать для Пряжкина следы трагедии?… Хотя, что куда-то бежать, когда Василий не умеет вести себя в лесу и немедленно окажется в первой же яме. Не лесной он житель… Да и нельзя ему открыто протестовать. Идти на явное противодействие Пряжкину значило раскрыть себя. А раскрыть себя и погибнуть во имя спасения племени Нерша — это, конечно, красиво… Но не совсем оправдано.