Отступник

– Это не правильно, слышишь? – Выдавил я из себя, не своим голосом.

– Отпусти. – Крикнул Фур, оттолкнув меня в сторону. – Иди сам себе поищи, а то на все готовенькое прибежал. Ишь, удумал, окаянный.

Я убивал бандитов, мутантов, мутафагов и всех тех, кто объявлял нас своими врагами, зная, что осуществляю правое дело, дело Ордена Чистоты. Но, убивать людей лишь для того, чтобы похищать их детей, ради получения новых членов Ордена, было каким-то жестоким преступлением даже для нашего фанатического клана.

Фур снова занес нож над головой рыдающей в ужасе женщины. Я подскочил к нему и вонзил в спину саблю, пробив насквозь. Тело монаха обмякло, и он стал падать. Я ногой спихнул его с сабли, прислонив указательный палец к губам. Женщина, увидав мой жест, сильнее вжалась в угол. Почти затихла.

В темный проем входной двери проскочил коренастый Велес. Он опешил. Бегающий взгляд скользнул по распластавшемуся на полу телу Фура. Монах все понял без лишних слов. Я догадался, что должно произойти в следующую секунду.

Вскинув стволы хауды, он вжал взведенные курки. Прогремел выстрел, но я успел упасть в прореху между стеной и кроватью на железных ножках. Дробь вспорола матрац, раскидав в разные стороны вату. Я вытащил из кобуры на боку длинноствольный револьвер и, выловив из-под кровати ноги Велеса, выстрелил. Крупнокалиберная пуля разнесла коленную чашечку. Завопив как бешеный манис, он повалился на бок и с грохотом упал. От боли Велес выронил хауду и теперь отчаянно пытался его нащупать. Я снова выстрелил. Пламя, вырвавшееся из ствола револьвера, на миг осветило комнату. Велес захрипел. Я вскочил, перемахнул через кровать и приземлился на дергающегося в предсмертных судорогах монаха. Оглянулся. Женщина в углу лежала мертвая. Видно, выпущенная дробь все же зацепила ее. От отчаяния я пнул уже мертвое тело Велеса.

На самой верхней палубе вспыхнула перестрелка, то и дело раздавались беспорядочные выстрелы.

Я вылетел в коридор, заглянул в одну из комнат с распахнутой дверью. На полу, корчась от боли и истекая кровью, извивался человек. Он сильно колотил ногами о железный пол. Каждый его удар отдавался глухим эхом. Когда он поднял лицо и взглянул на меня, я чуть было не отскочил в сторону. Ему сняли скальп и здорово исполосовали все тело острым лезвием ножа.

Я знал, что это дело рук Рида. Проклятый здоровяк окончательно свихнулся, считая себя оружием возмездия, непобедимым ангелом Ордена Чистоты. Я давно заметил в нем странные садистские замашки, когда он резал скальпы мутантам. Дюжина скальпов и отрезанных ушей, были в коллекции рыжего беса. Однажды он смастерил себе ожерелье из этих обрезков и долго ходил с ним, пока от него не стало нести тухлятиной. Рид, малыш Рид, тебе пора отправиться в пасть бездны.

Я вскинул пистолет и выстрелил в мученика. Мне показалось, что за миг до смерти, на его перекошенном от боли лице, скользнула благословенная улыбка.

– Тулл, ты где? – Раздался разъяренный голос Григория. Он выскочил из комнаты, в которой покоились в вечном сне его товарищи. Со свирепым, полным гнева, взглядом на перекошенном лице. Я почувствовал, как его гнев пожирает его изнутри, так же как мой ел меня.

Сегодня я нарушил основной закон Ордена. Я убил монахов и встал поперек правил великого братства. Я стал предателем, отступником. Я знал, что сегодня мной поставлен крест с распятым на нем мутантом, против всей общины. В том, что когда-то монахи убили мою семью, теперь не было сомнений. Их убили, а меня младенцем забрали в храм. Теперь те, кого я считал своими братьями, своей семьей, оказались просто кровожадными разбойниками и душегубами.

– Тулл, что ты натворил? Ты убил наших братьев! – Григорий, сильно пыхтя, стоял в паре шагов от меня. Ножны с метательными ножами на груди вздымались в такт его дыхания. В руке он сжимал саблю. Григорий был умелым фехтовальщиком.

Я смотрел ему в глаза, чувствуя, как тревожно бьется мое сердце. Как с каждой утекающей крупицей времени в песочных часах, оно бьется все сильнее. Что-то говорить ему не имело смысла. Там лежали его братья, те ради которых он был готов на все. Так же как и я, еще с утра.

Оскалив гнилые зубы, Григорий взметнул клинок сабли и обрушил его на меня. Я сделал блок. Два закаленных металла, коснувшись друг друга на бешеной скорости, высекли искры. Григорий ударил снова. Я увел удар в сторону и, чуть поведя корпусом тела, въехал локтем в открывшееся лицо. Монаха чуть отбросило назад. В этот момент он полоснул меня освободившимся клинком по ноге. Благо, свисающая на боку кобура приняла на себя основной удар. От вспыхнувшей боли, я стиснул зубы и, не останавливаясь, ударил пяткой в грудь монаха. Григория швырнуло, к стене, сильно припечатав. Он вскочил как обезумевший. Левая рука потянула рукоять метательного ножа на груди. Сверкнув, оточенное жало со свистом полетело ко мне. Я хотел отбить его саблей, но не сумел.

В левое плечо словно вонзилось раскаленное на огне клеймо. Боль вспыхнула с огромной силой, рука самопроизвольно упала как плеть.