Отступник. Изгнанник. Воин

Но существует и другая сторона этого тяжкого чувства. Совесть не всегда подвластна голосу разума. Чувство вины – это бремя, всегда накладываемое личностью на саму себя, но не всегда справедливое. Так было со мной на моем долгом пути из Мензоберранзана в долину Ледяного Ветра. Я покинул Мензоберранзан, чувствуя вину за Закнафейна, моего отца, принесенного в жертву в моих интересах. Я принес в Блингденстоун вину за Белвара Диссенгальпа, свирфнеблина, которого мой брат лишил рук. И по другим дорогам я нес множество других тяжких грузов: Щелкунчик, убитый чудовищам, охотившимся за мной; гноллы, павшие от моей собственной руки; и – что было самым болезненным – эта простая фермерская семья, убитая баргест-велпом.

Разумом я понимал, что мне не за что винить себя, что я не мог повлиять на события или, как в других случаях, например с гноллами, что я поступил правильно. Но разум – слабая защита против тяжкого ощущения вины.

Со временем, получив поддержку верных друзей, я смог избавиться от многих угрызений совести. Но часть моей тяжкой ноши останется и всегда пребудет со мной. Я принимаю это как неизбежность и знаю, что совесть поможет мне выбрать верный путь в жизни.

Я верю, что это и есть истинная цель совести.

Дзирт До'Урден.

Глава 6 САНДАБАР

– Ой, хватит, Фрет, – сказала высокая женщина седобородому дворфу в белом одеянии, шлепнула его по рукам и пробежалась пальцами по своим густым каштановым волосам, основательно взъерошив их.

– Так-так, – отозвался дворф, тотчас же потянувшись к пятнышку грязи на плаще женщины-следопыта. Он принялся энергично орудовать щеточкой, но женщина постоянно двигалась, мешая ему закончить работу. – Почему-то мне кажется, госпожа Соколица, что вам не мешало бы просмотреть кое-какие книги о правилах поведения.

– Я только что приехала из Серебристой Луны, – возмутилась Дав Соколица, подмигивая Габриэлю, еще одному воину, находившемуся в комнате, высокому мужчине с суровым лицом. – Иногда в дороге случается и запачкаться:

– Только что! Почти неделю назад! – протестующе заявил дворф. – И прошлой ночью на пиру вы были в этом же самом плаще!

Тут дворф заметил, что, занявшись чисткой плаща Дав, он перепачкал собственное шелковое платье, и это несчастье отвлекло его внимание от следопыта.

– Дорогой Фрет, – начала Дав, лизнув палец и небрежно растерев пятнышко на плаще, – ты самый замечательный из слуг.

Дворф побагровел, как свекла, и топнул сверкающей туфлей о пол, выложенный плиткой.

– Из слуг? – возмущенно фыркнул он. – Я сказал бы...

– Так скажи! – рассмеялась Дав.

– Я самый... один из самых великих мудрецов на всем севере! Мой трактат о надлежащем этикете на межрасовых пирах ...

– Или об отсутствии надлежащего этикета... – не преминул вмешаться Габриэль. Дворф с мрачным видом повернулся к нему. – Во всяком случае, что касается дворфов, – закончил высокий воин, с невинным видом пожимая плечами.

Дворф заметно задрожал, и его туфли выбили на твердом полу громкую дробь.

– Ах, дорогой Фрет, – сказала Дав, успокаивающе прикасаясь к плечу дворфа и гладя его безукоризненно подстриженную желтоватую бороду.

– Фред! – резко поправил дворф, отталкивая руку следопыта. – Фредегар!

Дав и Габриэль перекинулись понимающими взглядами, а затем со смехом выкрикнули фамилию дворфа:

– Сокрушитель Скал!

– Фредегар Иглокол будет точнее! – прибавил Габриэль.

Взглянув на рассерженного дворфа, он сразу понял, что пора уносить ноги, схватил свой мешок и бросился вон из комнаты, задержавшись лишь для того, чтобы на прощанье подмигнуть Дав.

– Я только хотел помочь. – Дворф сунул руки в невероятно глубокие карманы и опустил голову.

– Ты это и делаешь! – воскликнула Дав, желая утешить его.