— Почему ты молчишь? — спросила она, придвигаясь ближе к моему лицу. — Хотя, все и так хорошо. Можешь ничего не говорить.
— Я люблю тебя, — сказал я, пальцем приподняв ее подбородок. — Запомни и ты эти слова.
— Я запомню, — она ответила на мой поцелуй.
— Вельвет.
— М?
— Ты хотела бы уйти отсюда?
— Куда? — хмыкнула она. — Мне некуда идти. К тому же мне здесь нравится. Скорее бы настоящая практика как у тебя. Чтобы вот так же, с громкими неожиданностями. А потом вернуться со страшными ранами, и, не обращая на них внимания, мрачно отрапортовать Магутусу… А почему ты спросил?
— Ты действительно хочешь этого? — спросил я глухо.
— Хочу, — она пожала плечами. — А что еще я должна хотеть? Цветущее поместье и веранду с фигурными качелями? Я хочу то, что могу получить. Так это работает.
— А если бы у тебя был выбор…
— Какой?
— Работа похожая, но бескровная…
— Еще чего. Куда интереснее биться с отребьем.
— Вельвет, бывает по-разному. Иногда отребье, это просто непонятые люди, неугодные люди или даже люди оклеветанные …
— На все воля Первого, — сказала она утомленно, и зевнула. — У нас хватит сил взять на себя грех ради благополучия Авторитета.
Лапа Первого, кто из нас должен это говорить? Неужели она?
— Ты говоришь странные вещи, — сказала она озадачено. — Ты словно ведешь меня к чему-то, к какой-то мысли, но я не понимаю тебя. Что-то случилось, Престон? У тебя проблемы? Ты ведь так и не рассказал мне, что там произошло…
И тут я понял, что если не выскажусь, то весь наш разговор будет бесполезен. И начал рассказывать, пытаясь быть предельно ясным и убедительным. И очень старался объяснить себя, хотя это каторжная, мучительная задача, которая не терпит обилия слов.
Она слушала, не перебивая меня не на секунду. А когда я закончил, долго молчала, стуча пальцами по моему нагруднику. Потом встала и перешла на другую кровать.
— Так ты согласился? — спросила она, глядя на меня с непонятным набором чувств.
— Да, и надеялся…
— Что?
— Что ты пойдешь со мной.
— Что я пойду с тобой?! — прокричала она шепотом, и вскочила. — Да как ты смеешь, предатель, червяк, тряпка, перебежчик, баба?!
— Я же объяснил тебе…
— Что? — она подскочила ко мне и схватила за ворот. — Что ты мне объяснил?! Что у тебя кишка тонка убивать врагов?! Которые помогают перетаскивать бомбы! Ты хоть представляешь, что они могли сделать с этой бомбой?! Да тебе плевать, тебе просто хочется чистеньким остаться… Это даже обсуждать противно! Наслушался лепета какой-то лживой поганки, которая шкуру свою спасала! И свою тут же продал! И кому?! Ворам. Ты хоть представляешь что тебя там ждет? Растление, унижение, потеря смысла и веры. А потом, однажды, ты ошибешься, и тебя затравят собаками или бросят в яму. Ты жалок Престон. Ты ничтожен. Я думала, что ты сильнее, а ты действительно просто сливочный папенькин сыночек.
— Вельвет, — неприятно изумился я.
— Заткнись, — она с презрением оттолкнула меня. — Забудь, что я сказала тебе той ночью Престон. И я забуду. Нет, ну какой же ты все-таки гад… Я теперь… Из-за тебя… Ты брал на себя ответственность, Престон. И так подло меня предал. Я не могу в это поверить. Я только сейчас осознала всю глубину твоего предательства и не могу в это поверить… За что, Престон? Или ты считал это просто интрижкой? Но я-то действительно тебя любила. Понимаешь? Когда ты сжигал мосты, ты не заметил, что на одном из них стою я? А, Престон? Что я доверила себя в твои руки, потому что некому больше было доверить, потому что у меня больше никого нет, потому что ты и Гелб — моя семья… И ты просто разжал руки… Тебе стало неинтересно. Ты решил уйти к ворам и не напрягать свою совесть. Ты ведь должен был понимать, что я не соглашусь. Что это вообще нелепо. Несуразно…
— Я…
— Ты предатель Престон, — всхлипнула она. Но не от слез, а от злости. — Чем бы ты себя не оправдывал.
— Я надеялся, что ты меня поймешь. Любовь строится на понимании.
— Любовь также строиться на доверии, — горько добавила она. — Я бы спасла твою душу Престон. Я бы помогла тебе. Но теперь это неважно. Раз ты в первую очередь подумал о побеге, а не обо мне, значит, так тому и быть. Убирайся. Я… Я проклинаю тебя.
Состояние у меня было полубредовое. Я был уничтожен и окончательно дезориентирован. Больше всего на свете мне хотелось доказать, что я делаю это не из-за страха и оказаться в грохочущей лавине сражения, изрыгающей огненные языки и кровавые фонтаны. А там драться, резать, рвать, ломать свои и чужие мечи, надрывать глотку в бешеном озверелом кличе. Покалечиться, обезуметь, умереть, лишь бы доказать ей, что я не трус.