Отступники (СИ)

Над Гротеском кружили злющие вьюги. Ветра грызли черепицу, взламывали неплотно запертые ставни, выдували из пустот окоченевшую живность и разгоняли сажу в дымоходах. Снег заносил город. Ложился влажной шугой на затопленные улицы, с переменным успехом завоевывал крыши и сам же отступал с них, вместе с ветром.

Люди были рады ему так, словно из него можно было напечь лепешек.

Гигана покрывалась сетью светодаровых гирлянд. Слышался стук молотков и звуки быстрой напряженной работы. Люди сооружали множество временных мостков, прикрепляя их к стенам домов. Простые жители, не способные и слишком занятые для долгих потрясений, возвращали город в русло привычного существования.

Почти Легальная Арена обещала успеть с праздничными представлениями к началу Дня Рождения Первого или попросту Рождества. Ввиду засилья водной стихии, написанные фосфорной краской, плакаты пестрили названиями вроде «!!!Капетан Карп уделывает падводное Зло!!!» или «Человек-Все-Равно и наизубастейшие кракодилы: = схватка воли и трехнедельной некормленности! Спешите видеть!».

Сеть Золотой Струи переехала на верхние этажи и вовсю принимала гостей. Крокодильи каноэ, надолго выжившие с рынка несчастных яхи, игуан и ло-ша-дей, целыми флотилиями форсировали улицы, развозя ремесленников и клерков. Иной раз даже обходилось без взаимных вышвыриваний за борт.

В общем, о событиях месячной давности вспоминали только газеты и большие очереди.

Гигана была слишком большим городом и слишком древним, чтобы всерьез поверить в свое поражение. Все, что в нем происходило, напоминало брожения внутри яйца. С толстой скорлупой глупости, предрассудков и мещанского узколобия. Этот город, олицетворение того, за что стоило не любить Авторитет, за что его ненавидел Реверанс, был одновременно сухим сердцем и пустопорожним мозгом империи.

С него нужно было начинать, задумав изменить навязанную суть Авторитета.

Сару сидел во главе собрания тэнов. Тэнов и новоизбранной рады Свободных Труженников. Огромный бальный зал, лишенный своего непримиримо-помпезного шика, был переделан в колизей прав и свобод, в котором сейчас проводилось первое торжественное совещание посвященное будущему Авторитета.

Зал гудел, кипел и испарялся. Амнистированные политические преступники вызывали гнев у Церкви Зверя. Церковь Зверя вызывала отвращение у либеральных сынов науки. Либеральные сыны науки в свою очередь страшно смущали воинствующих милитаристов. И вся эта ошалевшая от новых порядков компетентная свора извергала тысячи предложений, требований, манифестов и резолюций.

Глаза Сару были повязаны шелковой лентой. Он был почти уверен в том, что ослеп навсегда, но так же не сомневался, то ему хватит слуха, голоса и воли, чтобы суметь справиться с ситуацией. Вслушиваясь в этот перенасыщенный жизнью и человеческой энергией спор двух сотен человек, он слабо улыбался. Он слышал в этом гомоне крик новорожденного. Растерянные тэны смотрели на своего повелителя.

Сару поднял руку.

Собрание мгновенно стихло. Четвертый слегка встряхнул руки укушенные маггией.

— Прошу вашего внимания, уважаемые спикеры, — проговорил Сару, словно оглаживая своим голосом замерших представителей городских прослоек. — Я очень рад, что обсуждение началось так споро и бескомпромиссно. Я опасался другого. Привыкшие молчать и следовать, вы могли бы многие нересты привыкать к новой роли. К счастью я ошибался. Насколько я могу судить, количество проектов и предложений явно превышает количество людей, сидящих здесь. Поэтому сегодня мы рассмотрим только те, которые были выбраны голосованием Кабинета тэнов как наиболее прогрессивные. Смею заметить, я тоже прочитал их. Глазами верных мне людей… А теперь предлагаю начать. Первым слово получает господин Кетерн Паскало, давний узник своего ума и радикальных взглядов.

Со своего места поднялся высокий тощий человек, бледный от тюремного воздуха.

— Господин Кетерн от лица Свободного Круга Ученых и Образованных предложит нам проект новой системы народного просвещения через постройку университетов и положенного финансирования различных дисциплин.

Ломаясь в суставах, господин Паскало спустился к трибуне. Он был настолько долговяз, что трибуна едва скрывала его пояс. Холодно поприветствовав раду, Паскало разложил свои бумаги. Потом с презрением отшвырнул их в сторону и принялся говорить по памяти, своими словами…

С этого человека, освобожденного вольнодумца, блестящего мыслителя и бессребреника началось то, что со временем изменило Гигану. Приезжий не нашел бы эти изменения видимыми. Гигана по-прежнему была городом режущих контрастов, уже просто Легальной Арены, странных нововведений и неожиданных изобретений. Волнения новейших субкультур. В ней большинство по-прежнему бездарно разлагалось в повторяемости, но… Теперь уже по собственному выбору. Были сотни, тысячи людей, получивших наконец-то возможность заниматься тем, что требовала от них странная щемящая потребность под сердцем.