Отступники (СИ)

И Олечуч, тяжело замолкая, хрипя и неразборчиво вскрикивая, поведал нам историю мешка с листьями.

Говоря короче, раньше здесь хранилось огромное количество сокровищ. Это оружие и доспехи — жалкие остатки былых залежей роскоши. Дорогие ковры, кувшины, золото, камни и прочая дребедень — все это было здесь. И, где-то далеко от Олечуча с оружейными стойками, расположился небольшой зверинец. Никто не знал, что с ним будет происходить. Там были звери, которые долго могли обходиться без пищи и воды. Когда Олечуч осознал себя как личность, и смог понять все то, что увидел с того момента как ему поставили последний стежок на брюхе, все здесь уже стояло на ушах. Невообразимые твари боролись за свое существование. Они жрали друг друга и пытались размножиться, но — тщетно. И только Проглот ничем таким не занимался. Он спокойно сидел в темноте и глотал павших. Иногда заглатывал кого-нибудь своими силами. Очевидно, он выжил потому, что не привлекал к себе внимания. Ну и потому, что мог жрать все что угодно. В то время как остальные твари чахли от голода и жажды, Проглот поправлялся коврами, золотом, кувшинами, инструментами, и прочими сундуками. Так он стал сильнейшим монстром, и в скором времени остался один. И размеренно продолжал поглощать.

— Он помог мне забраться наверх, — сказал я, покрываясь холодной испариной. — Я залез по его языку.

— И он вас не проглотил? — изумился Олечуч. — Странно. Хотя, он ведь тоже не дурак, должен понимать, что вы наша единственная надежда.

— Надежда на что? — спросил Рем.

— Видите ли… — начал Олечуч напряженным голосом. — Ужасное зло пробудилось здесь. Судьба избрала вас, чтобы вы сразили его. И спасли ве-е-есь мир.

Очевидно на наших с Ремом лицах произошли какие-то глобальные мимические бури, потому что Олечуч расхохотался жутким совиным уханьем и сказал:

— Это ничего, я просто шучу. Кхм. Да, пошутил. Видели бы вы свои рыла, мародеры. Нет, в действительности мы просто хотим отсюда выбраться! Да, и уже довольно давно. Представьте себе, что вы первое в мире тренировочное чучело, которое может отомстить за своих убитых и искалеченных братьев и… кхм… сестер. И в то же время вы наглухо замурованы черти-где. А? А? Чувствуете иронию? Это вам не подавиться персиковой косточкой на собственном столетнем юбилее! Это жестокая пытка!

Мы с Ремом переглянулись.

— Так чего ты хочешь? — осторожно спросил я.

— Чего я хочу? — переспросил Олечуч. — Чего? Я? Хочу? Я хочу потрошить каждого, кто истязает чучела. Вспарывать их свиные животы, разматывать кишки, насыпать в образовавшуюся полость песок и опил, а потом дубасить палкой. Но это лишь основная линия моего плана. В действительности он комплексный. Кия! Горло-диафрагма-колено! Я все продумал. Нет, мне так не кажется. Двадцать четыре. Расслабляете предплечье и бьете в солнечное сплетение, вот так! Бью! Когда я гулял там с ней, мне казалось, что это на всю жизнь. Кия! Но сначала нужно освободиться.

Я даже моргнуть не успел. Слабо звякнул каленый металл, брызнули разорванные звенья, и Олечуч предстал перед нами освободившимся. Он, кряхтя, разминал конечности, и одновременно искал что-то на стойках.

— Ничего не вижу, — прошептал он вскрикивая. — Эй, помогите-ка. Мне нужны глаза.

Мы с Ремом подумали об одном и том же, потому что я заметил, как он вслед за мной тянется к кинжалу.

— Надо их нарисовать, — продолжил Олечуч.

Мы облегченно перевели дух. Я достал из внутреннего клапана жилета писчий уголек, которым по страничке в неделю писал свой лирический роман о любви между благородным преступником и прекрасной стражницей. Хороший роман. И там будут погони и стрельба. И пара строк, которые заставят вас разрыдаться. Да-да… Ф-у-ух, послушайте, я все равно не стал бы его публиковать, так что никто бы не пострадал. Ни один змеев критик. Довольны?

— Только нарисуй так, чтобы они были, как бы злобно прищурены, — потребовал Олечуч. — Очень злобно. Чтобы они просто источали ненависть. Ха-ха! Я могу видеть и без них, без них, да, без них, кхм, но это несколько иное… Нет, совсем не то. Не подходит. Это временная мера. Такие глаза сотрутся. Как только убью своего первого воина, заберу его глаза. Убью.

Я с тщанием выполнил его просьбу.

— Хорошо, — похвалил Олечуч, нервно ощупывая голову. — Гм, вы, правда, не похожи на воинов. Ху! Ха! Что? Их двое. Нет. Один смазливый педант, которого не отличишь от его мамаши, — Рем хихикнул, — а второй — утлый коротышка, которого даже курица перешагнуть может.

— Эй, ну зря ты так, — сказал я вежливо. — Мы ведь…

— Послушай Кестон.

— Престон, если угодно, — поправил я.

— Я очень нервное чучело, — продолжил Олечуч. — Да. И посмотрел бы я на вас, на моем месте. На моем месте, которое даже проклятьем назовешь — преуменьшишь! Не знаю, что бы было, если б я постоянно помнил об этом. Вот. Да, да. Тебя не били с самого рождения.