Отступница

Сиди Мохаммед заставил нас долго ждать его на солнцепеке. Наконец он появился в дверях: маленький темный человек в пыльной джеллабе, на голову небрежно наброшен кусок ткани, как того требует обычай, если неожиданно приходится принимать гостей.

У меня сжался желудок: неужели это тот человек, который пытался умертвить моего деда? Неужели это тот, кто несет ответственность за то, что случилось с моим отцом? Неужели это тот, кто повинен в смерти моей матери, кто принес горе всей моей семье?

Я неслышно прошептала суру из Корана, защищавшую меня от зависти еще с тех пор, когда я была маленькой девочкой. Это сура 113 под названием «Аль-Фалак», «Рассвет»:

Прибегаю я к Господу рассвета
от зла того, что он сотворил,
от зла мрака, когда он покрыл,
от зла дующих на узлы,
от зла завистника, когда он завидовал!

Сиди Мохаммед провел нас через два внутренних двора в помещение с высоким потолком. Очевидно, в поместье было несколько домов. И очевидно, что у сиди Мохаммеда было много жен. С главной женой он жил в среднем доме. Другие жены жили в домах, расположенных справа и слева. Мы встретились с ними позже.

Пол дома, в который нас завели, был сделан из утрамбованной глины и покрыт коврами, и еще несколько ковров висели на стеке. Сиди Мохаммед приготовил чай и измельчил сахар камнем. Он послал мальчика на кухню. Тот вернулся со свежим хлебом, оливковым маслом и сваренными вкрутую яйцами. Яйца являются знаком величайшего гостеприимства. Я ненавижу сваренные вкрутую яйца.

— Что привело вас сюда? — спросил сиди Мохаммед.

— Я — Уарда, дочь Хусейна Саилло. Мой отец приезжал сюда более двадцати лет назад.

— Да, — сказал он, — я помню. Твой отец был гордым и несгибаемым человеком. Когда он приехал сюда, то не нашел тут друзей. Здесь сидел он, в этой комнате, на том месте, где сейчас сидишь ты.

Этого я не ожидала. Я изменила позу, насторожилась, мои мышцы напряглись, а нервы завибрировали. Внезапно я почувствовала твердую глину под тонким ковром, горечь чая жгла мне язык, запах яиц ударил в нос. Вот оно, то место, где отец так изменился, отсюда он вернулся с бредовыми мыслями, и через три года после его визита в Фаск умерла моя мать. Отсюда все и началось.

— Что вы обсуждали, амми Мохаммед? — спросила я. Амми — уважительное обращение к дяде. Мне было нелегко выбрать эту личную форму. Я не знала этого человека. Но надо было показать ему, что я хорошо воспитана.

— Зачем тебе это знать? — задал он встречный вопрос.

— Потому что я — его дочь, — сказала я.

Сиди Мохаммед отпил немного чая. Он разломил хлеб и окунул кусочек в масло. Затем, не торопясь, разжевал его.

А после в сумрачной комнате без окон он медленно произнес:

— Твой отец не был приятным человеком, дитя мое, он угрожал нам адвокатами. Он хотел забрать у нас землю, которую мы купили у отца твоего отца.

— Вы не купили ее, — сказала я, — вы управляли ею по поручению деда, когда он уехал в город.

— Правильно, дитя мое, — сказал сиди Мохаммед, — но управление такими большими земельными владениями — трудное дело, и оно заслуживает большого вознаграждения. Никто из твоей семьи не заботился об этом до тех пор, пока не появился твой отец и не захотел вернуть себе все. Мы поссорились, а потом он уехал и больше сюда не возвращался. Между тем чужие люди заняли вашу землю. Я оставил себе лишь то, что мне положено.

Потом он отправился вместе с нами в пустыню. Его жесты были очень широкими, когда он показывал нам на пальмы, видневшиеся в дымке на горизонте.

— Это все — твоя земля, Уарда, ты должна отобрать ее у людей, которые украли ее у тебя. Тебе принадлежит пустыня, и тебе принадлежит вода, которая течет с гор.

— Я не хочу землю, амми, — сказала я, — я хочу знать, что случилось с моим отцом.

— Я не могу тебе этого сказать, дитя мое, — ответил сиди Мохаммед, — могу тебе только сказать, что мы привели сюда старейшину села, когда тут был твой отец и угрожал нам адвокатами. Здесь, в пустыне, мы не знаем, что такое адвокаты. И старик объяснил это твоему отцу. Он сказал, что мы должны выяснить все между собой. Но твой отец хотел обратиться в суд. Он поссорился со стариком.

— И что потом? — спросила я, хотя уже знала, что теперь скажет сиди Мохаммед.

— А потом, — ответил сиди Мохаммед, — потом старик проклял твоего отца.

— Что он сказал?

— Он сказал: «Да проклянет тебя Аллах за то, что ты не соблюдаешь обычаев людей пустыни, что ты хочешь призвать чужих людей и чужой суд. За то, что ты говоришь об адвокатах, за то, что ты угрожаешь старому человеку, да не хранит тебя Аллах на твоем пути на север, в Агадир».

Сиди Мохаммед на минуту замолчал.

Он не смотрел на меня.

— Твой отец сел в машину и уехал. С тех пор я его никогда больше не видел.