Отступница

Я очень надеялась, что Хишама не окажется дома. Мои руки были мокрыми от пота. Саида тоже прижалась ухом к трубке, причем ее волосы щекотали мою щеку.

— Сейчас, минутку, пожалуйста, — сказала мать Хишама, — я позову сына.

Мои коленки стали такими мягкими, словно они были сделаны из пудинга. Я даже слегка оперлась на Саиду, но Саида была плохой опорой, поскольку сама дрожала от волнения. Хозяин магазина подступил на шаг ближе.

— Алло, я Хишам. — Это был его голос.

Я посмотрела на листок, но слова показались мне вдруг очень маленькими и нечеткими. Затем я быстро, как пулемет, протараторила весь текст без точек и запятых, как можно тише, чтобы хозяин лавки ничего не услышал. Я пропускала целые строчки и, заикаясь, повторяла их снова. И когда я закончила читать, то положила трубку.

Саида остолбенела:

— Ты почему положила трубку?

— Я и сама не знаю, — сказала я и вытащила ее из лавки на улицу.

— Но он же должен был договориться с нами о свидании! — закричала Саида.

— Я знаю, — произнесла я. — Вот дерьмо…

— Ну, значит, не получилось, — сказала безутешная Саида. — В другой раз я сама поговорю с ним.

Это лето мы провели на пляже Тамрхаха. Дядя Хасан поставил для нас палатки в бухте, в паре сотен метров от своей мастерской. Слева от бухты в море выступали скалы, на которых правоверные мусульмане обычно молились на закате солнца. Справа от бухты открывался пляж, изгибающийся широкой дугой в направлении севера, где стояли шикарные жилые автомобили туристов.

В одном из этих жилых автомобилей проводил отпуск со своими родителями Халиль. Халиль был марокканцем, но жил во Франции. Ему исполнилось семнадцать лет, он был очень высокий, и на зубах он носил брекеты. Когда я влюбилась в него, то по этому поводу у меня возникли некоторые сомнения. Дело в том, что я планировала так: этим летом меня обязательно должны поцеловать. В конце концов, мне уже было шестнадцать лет. Но как это произойдет, если у него во рту полно проволоки?

Как потом оказалось, мои тревоги были напрасными. Проволока во рту вообще нам не мешала, когда вечером, тесно прижавшись друг к другу, мы сидели на пляже и смотрели, как огромный красный диск солнца тонет в море. Халиль держал меня за руку, и я была уверена, что это сейчас случится. Но как?

Я уже стала подумывать, что же мне предпринять, чтобы он наконец меня поцеловал. Но Халиль просто уложил меня на спину, наклонился надо мной, чуть-чуть открыл свой рот и прижал свои большие мягкие губы к моим. У меня перехватило дух, и я быстренько закрыла глаза. А затем я почувствовала что-то мягкое и влажное между моими зубами, такое же теплое и влажное, как песок под моей спиной.

Поначалу это было довольно жутко — ощущать язык чужого человека в своем собственном рту, но это было и чудесно. Какое-то время я пыталась подавлять свои чувства, чтобы не разрушить очарование этого момента, но затем мне все же пришлось вздохнуть. В животе я ощущала безумную щекотку, и во рту тоже, потому что Халиль сейчас вовсю орудовал там языком.

Я открыла глаза и посмотрела поверх его головы на небо, которое уже стало темным. На небе было больше звезд, чем я когда-либо видела. Я подозреваю, что видела даже такие звезды, которых вообще не существует.

Мне показалось, что Халиль целовался довольно умело, чувствовалась тренировка. По крайней мере то, что он делал, было очень приятно. Я лишь боялась, что от наслаждения потеряю сознание.

Но затем я поцеловала его в ответ — сначала осторожно, потом не очень осторожно, а в конце концов я вообще забыла об осторожности и даже не потеряла при этом сознания.

С этого вечера мы регулярно целовались, в то время как звезды на небосклоне светили так ярко, как никогда раньше, и однажды Халиль коснулся моей груди. Это было тогда, когда лето уже заканчивалось и ему нужно было возвращаться во Францию.

— Я хочу взять твою фотографию с собой, моя любимая Уарда, — сказал Халиль, — чтобы я всегда мог видеть тебя. Иначе у меня разорвется сердце.

— У меня нет ни одной фотографии, — сказала я, — однако, если ты хочешь, я поеду завтра в Агадир и сфотографируюсь.

На следующий день я села в автобус, поехала в город, пошла к фотографу, подождала, пока фотографии проявятся, и отправилась обратно в Тамрхах. Я бегом промчалась через пляж к жилым машинам, но Халиля там уже не было, он уехал.

С тех пор я никогда больше не видела его.

Разочарование в Сафи

Между тем отца перевели в тюрьму в Сафи — ужасный город на побережье, на полпути между Агадиром и Касабланкой. Всего лишь два раза в жизни мне пришлось побывать там и каждый раз по одной причине — чтобы проведать отца в тюрьме. Может быть, из-за этого у меня был настолько затуманен взор, что я не видела никаких красот этого города, если даже они и существовали в действительности.

Дедушка был так занят, проигрывая свое огромное состояние в карты и тратя его на пребывание в подозрительных апартаментах вместе с готовыми на все молодыми людьми, доставлявшими ему всяческие удовольствия, что ему было не до забот о своих внуках.