Отсутствующая структура. Введение в семиологию

Строе напоминает, что "анализ мифов нескончаем, и ему нельзя по­ложить пределов, нет никакой потаенной единицы мифа, которую нельзя было бы по ходу дела разложить на более мелкие Темы убега­ют в бесконечность, как лучи, исходящие из некой точки, которая не может не быть воображаемой", и так и должно быть, ведь дискурс мифа, как и дискурс бессознательного, представляет собой нескончае­мый метонимический перенос, в котором одна иллюзия отсылает к другой и вместе они суть метафора центра, который отсутствует И все же, подчеркивает Деррида, "у Леви-Строса нет ни одной книги или сочинения, которые не преподносились бы как результат практичес­ких исследований, который можно дополнить новыми фактами или опровергнуть" Так, составление какого бы то ни было перечня эле­ментов, который структуралист, будь он лингвистом или этнологом, способен уточнить только после того, как разработает структуру со всеми ее комбинаторными возможностями, — занятие и невозможное и бесполезное Невозможно оно потому, что теоретически число этих элементов бесконечно и, стало быть, гипотеза должна предусматри­вать структурную целостность, которая выверяется шаг за шагом в ходе самого исследования, и в таком случае это методологический подход А бесполезно оно потому, что эта целостность как таковая не существует, она существует только виртуально, и, значит, нет никакой нужды придавать ей реальный статус Леви-Строс не знает, что вы­брать, невозможность или бесполезность, и поступает как эмпирик, обращаясь эмпирически с тем, что области эмпирического не принад­лежит Деррида пишет "Итак, если в приведении к целостности нет больше смысла, то это не потому, что поле безгранично и не может быть охвачено никаким конечным дискурсом, но потому, что такова сама природа поля , которое убегает всякого обобщения, ведь на деле это поле оказывается полем игры, где в пределах замкнутой системы осуществляется непрестанный процесс подмены", потому что "у него нет чего-то, что можно было бы понимать как центр, который заведует всеми этими подстановками" Так Деррида возвра­щается к Лакану, а от Лакана вместе с Хайдеггером снова к Ницше

VIII.2.

Теперь понятно, почему Леви-Строса так затрудняет реше­ние спора истории со структурой дело в нежелании признать вирту­альный характер тех начал, в которых рождается обосновываемая этой виртуальностью история, и в стремлении опереться на некую вневременную структуру, хотя она и не кладет начала истории и упраздняет время Структура — это Присутствие, которое растягива­ется вдоль времени, оставаясь неизменным, напротив, Начало оказы-

356

вается отсутствием, не имеющим ничего общего ни со временем, ни с историей, но потому-то и позволяющим им быть.

"Игра разрушает присутствие". С другой стороны, "поворот к утраченному или невозможному присутствию отсутствующих начал, вся эта структуралистская тематика распавшейся целостности являют нам печальный, тоскливый, пристыженный, руссоистский лик игры, в го время как ницшевское радостное приятие игры, его открытость грядущему, приятие мира, в котором знаки не лгут, но и не вещают истин, мира без истоков, открытого всем истолкованиям, — все это могло бы стать другим ее ликом" 182.

Деррида хорошо понимает, что сегодня еще рано решать спор этих двух направлений. В глубине души он равно оправдывает и бесхит­ростные колебания Леви-Строса, и много более осознанные злокоз­ненные сомнения Фуко. Во всяком случае, различение и взаимоисклю­чение этих возможностей (наличие обеих, при том что никакое реше­ние не гарантировано, только одна из характерных черт нашей эпохи) окончательно ликвидирует структурализм как философию.

VIII.3.

Но разве этих неустраненных сомнений нет и у Лакана? Разве не очевидна его попытка обосновать структуру детерминации бинарным кодом и в то же самое время ликвидировать какую бы то ни было структуру, гипостазируя отсутствие, которое разводит в про­странстве два утверждения любой бинарной коммуникации?

Замечания Деррида по поводу игры помогают разрешить эго оче­видное противоречие, а также осознать, почему у Лакана время от времени возникает недоверие к самому понятию кода.

Вспомним, что было сказано о коде в А.1 IV. Накладываясь на равновероятность источника информации, код призван путем внесе­ния некоторых правил ограничить сферу возможных событий. Код — это система вероятностей, сужающая изначальную равновероятность. Фонологический код осуществляет выбор нескольких десятков зву­ков, организуя их в жесткую абстрактную систему оппозиций и сооб­щая им дифференциальное значение. До этой операции перед нами был недифференцированный универсум всевозможных звуков и шумов, соединяющихся как угодно Код наделяет смыслом что-то такое, что первоначально этим смыслом не обладало, при этом какие-то элементы этого "чего-то" получают ранг означающего. Но пока кода нет и пока это нечто не кодифицировано, оно может осущест­влять бесконечное количество сочетаний, которые только позже, после наложения кода, могут стать носителями смысла.

182 Derrida, cit., pag. 16

357