Отсутствующая структура. Введение в семиологию

I. 3. Как видим, здесь предлагается эмпирическая, а не систематическая дефиниция. Мы склонны были бы принять (хотя бы для целей каталогизации, которую мы предлагаем в главе 2 настоящего раздела) классификацию, разрабатывавшуюся Ельмслевым уже начиная с 1943 г.[421]

По Ельмслеву, кроме естественных языков следовало бы выделять другие знаковые системы, позже переводимые в систему естественного языка, они-то и составили бы семиотики. Семиотики подразделялись бы на денотативные и коннотативные. Денотативными притом будут семиотики, в которых порознь ни план содержания, ни план выражения не составляют семиотики. Между тем коннотативная семиотика в качестве плана выражения (согласно схеме, предложенной в а. 2.1.8) имеет денотативную семиотику.

Затем семиотики можно было бы подразделить на научные и ненаучные.

Семиология предстала бы тогда метасемиотикой, имеющей своим предметом ненаучную семиотику. Изучение специальной семиологической терминологии сделалось бы задачей метасемиологии. Ельмслев даже предлагает некую коннотативную метасемиотику, которая имела бы своим объектом коннотативные семиотики. Но эта классификация оставляет многие вопросы нерешенными. Например, имеются такие системы, как игры, которые служат моделями для научных семиотик, но Ельмслев предпочитает не называть их семиотиками. Также можно задаваться вопросом, почему общая семиология не должна изучать все семиотики, включая научные (как она в значительной степени и поступает) и коннотативные.

Наконец, Ельмслев полагает, что к коннотативным семиотикам относятся и «коннотационные» – connotatori (тоны, регистры, жесты и т. д.), которые потом рассматривает как имеющие отношение не к форме плана выражения, а к его субстанции и которые традиционно не подпадают под ведение семиологии, поскольку изучением этих материальных явлений занимается метасемиология. Таким образом, метасемиология с одной стороны, выступает как металингвистическая формализация инструментария общесемиологических исследований (соотносясь в этом смысле с characteristica universalis, о которой речь ниже), а с другой – сближается с дисциплиной, которая во времена Ельмслева еще не сложилась, а именно с паралингвистикой и ее относительно независимыми ответвлениями кинезикой и проссемикой (см. гл. 2). Кроме того, предмет метасемиологии как исследования субстанции и экстралингвистических феноменов частично включает в себя изучение языковых универсалий и психолингвистику, при этом некоторые аспекты (например, коннотационные), изучаемые паралингвистикой и психолингвистикой, должны были рассматриваться как метасемиологией, так и коннотативной метасемиотикой. Наконец, Ельмслев полагает, что частью коннотативной метасемиотики являются исследования тех экстралингвистических реалий (социологических, психологических, религиозных и т. д.), которые не поддаются анализу семиологии как науки о денотативных семиотиках. Между тем сегодня семантические исследования, которые, по Ельмслеву, должны были быть частью денотативной семиотики, организуют в систему те единицы значения, которыми как раз и являются психологические, социальные и религиозные факты (как мы увидим позже, это подтверждается исследованиями моделирующих систем, культурной типологии или семантических полей в отдельных обществах).

I. 4. Эти замечания не имеют целью выхолостить исторический смысл и оперативный характер ельмслевской систематизации, имеющей принципиальное значение. Ельмслев был тем, кто, после Соссюра, отдал себе отчет в том, что «не сыскать такой не-семиотики, которая не была бы частью какой-либо семиотики, и в конечном счете нет такого объекта, который не попадал бы в поле зрения лингвистической теории» (мы бы сказали семиологической); и стало быть, «лингвистическая теория по своей внутренней необходимости не только констатирует наличие языковой системы с ее схемой и узусом, всеобщими и индивидуальными свойствами, но также видит через язык человека и человеческое сообщество, а равно всю сферу человеческого познания». И именно Ельмслев является тем, кто, как замечает Липски, привлек внимание лингвистов и общей семиологии к проблеме существования и обнаружения смыслоразличителей на уровне плана содержания (с чем и связана семиологическая проблема коннотативных кодов, которую нам уже неоднократно доводилось рассматривать). Впрочем, сам Липски отмечает, что разведение плана выражения и плана содержания, непрерывно воспроизводящееся в ходе семиотического коннотирования, пока что прояснило далеко не все вопросы (почему он приходит к выводу, что пока еще «план содержания – это скорее область континуального, нежели дискретного»)[422].