— Что же вы в таком случае знаете?
— Ничего не знаю.
— Вы сегодня такая радостная!
Так разговаривали Кулно и Тикси, столкнувшись на улице, — Тикси шла от Лутвея, а Кулно, напротив, собирался к нему зайти. Но теперь Кулно изменил свой план и пошел рядом с девушкой.
Тикси было необыкновенно легко, так легко, будто она лишь сегодня впервые заметила, что весна уже вступила в свои права. Ответив Кулно, что ничего не знает, Тикси солгала, как это часто бывало с нею в последнее время. В действительности девушка знала очень многое, потому-то она и радовалась. Она знала, что с Лутвеем навсегда покончено, она знала также, что, по всей вероятности, никогда больше не зайдет к Мерихейну, несмотря на все свои обещания. А если он будет настаивать, она как-нибудь отвертится, придумает какую-нибудь отговорку, пусть даже глупую, пусть несерьезную, это не имеет значения. Тикси знала еще, что она молода и что в ней по-весеннему играет кровь, в особенности сейчас, когда с нею идет Кулно.
— Вы сегодня действительно необыкновенно радостны, — повторил Кулно, немного помолчав, — в последнее время я привык видеть вас совсем другой.
— Все это ерунда.
— А знаете, — продолжал молодой человек, оставив слова девушки без внимания, — чем радостнее вы становитесь, тем бестолковее делаются ваши ноги: все запинаются, все спотыкаются, все пританцовывают.
— Что вы к моим ногам пристали, скоро я уже и шагу ступить не посмею, — ответила девушка, но и вид ее, и походка говорили о чем угодно, только не об отсутствии смелости. Тикси смеялась и щебетала, словно птичка.
— Что это с вами сегодня? — спросил Кулно, все больше удивляясь.
— Не знаю.
— Что случилось?
— Не помню.
— Тикси, Тикси, будьте осторожны, чересчур большая радость не сулит добра, слишком беззаботный смех — предвестник слез.
— Не пугайте, мне сейчас так хорошо.
— Это я вижу, но мне хотелось бы знать причину вашей радости.
— Хотите скажу?
— Хочу.
— Только это тайна.
— Само собою разумеется.
— Мы расстались.
— С Лутвеем, что ли?
— С кем же еще!
— Откуда мне знать с кем, разве на свете мало людей, с которыми можно расстаться. И оттого радуетесь?
— Как видите.
— Кто же кому дал отставку?
— Разумеется, он мне.
— Почему же «разумеется»?
— А как же иначе?
— Могло случиться и наоборот.
Тикси продолжала смеяться и щебетать.
— Не радуйтесь так сильно своей свободе, у вас впереди еще много всяких силков.
— Откуда вы знаете?
— По вашим глазам и…
— …и по ногам, да? — закончила девушка со смехом.
— Ошибаетесь! По вашим глазам и по вашему рту. Они изменились.
Тикси была озадачена. Она с тревогой спросила:
— То есть как — изменились?
— Трудно сказать. Помните мои слова на новоселье Лутвея, после того как вас качали, вы еще говорили мне, что чувствовали себя в тот момент святой? Я сказал тогда, что ваш рот казался меньше, чем обычно. Не так ли?
Тикси в знак согласия кивнула.
— Теперь я уже так не сказал бы.
Тикси молчала и ждала, ждала с нетерпением.
— Теперь бы я сказал, — продолжал молодой человек, — «ваши глаза завлекают, а ваш рот возбуждает желание».
Тикси ничего не ответила, лишь покраснела, покраснела так сильно, что ее ушки, пронизанные солнечными лучами, запылали огнем.
— Но вы все равно святая, еще больше святая, чем прежде, — продолжал Кулно.
Тикси робко взглянула Кулно в лицо, словно боялась увидеть на нем хитрую улыбку или двусмысленную усмешку, но нет, — молодой человек был совершенно серьезен. Это несколько успокоило девушку, и она осмелилась спросить:
— Это вы серьезно?
— Совершенно серьезно. Вы именно потому и опасны, что всегда остаетесь святой.
Тикси опять покраснела. С Кулно надо было держать ухо востро. Почему он сказал «остаетесь»?