Оттенки

Люди — существа странные, гораздо страннее, чем Лутвей до сих пор предполагал. Да он и сам странный. Разве не удивительно, что при известии о помолвке Тикси и Кулно на сердце у Лутвея вдруг полегчало, настроение стало радостнее? Правда, не очень-то приятно, что его, Лутвея, променяли на кого-то другого, что кого-то ему предпочли, но это уже не порождало в душе молодого человека злобы, а только печалило, это уже не возбуждало мерзостного ощущения, что тебя объегорили, того самого ощущения, которое заставило Лутвея в утро похмелья у Кулно с отчаянием сказать: «Человек хуже всякой твари!» — и даже плюнуть, смачно, в сердцах плюнуть. Конечно, то обстоятельство, что на месте предполагаемого Мерихейна оказался Кулно, очень осложнило положение Лутвея, — он рисковал теперь потерять следом за Тикси и своего лучшего приятеля, более того, друга — и все же так было лучше, гораздо лучше.

Лутвей избегал встреч с Кулно, ему было неловко и стыдно, он и сам не знал, почему именно, но — стыдно. Лутвей думал о том, какое будет у Кулно лицо, когда они теперь встретятся, что Кулно скажет, что спросит, и боялся оказаться в неловком положении. Но Лутвей боялся напрасно, он понял это, когда зашел навестить приятеля перед своим отъездом, — Кулно держался как всегда и своим обычным тоном спросил:

— Как обстоит дело с трубками?

— Отнес.

— И приняли?

— С благодарностью.

— А сопроводительную записку написал?

— Написал, боюсь только, что в нее вкрались неточности и среди трубок есть фальсифицированные.

— Господи, до чего ты еще ребячлив! Чем же станут заниматься ученые, если больше не будет ложных сведений, в чем же и состоит задача исследователей, если не в разоблачении подделок?! Именно всяческая фальсификация порождает серьезную науку, серьезные исследования, — я заметил это, занимаясь своей кандидатской работой. Потому-то добропорядочные музеи и приобретают так много поддельных вещей. Как знать, может быть, одна из твоих фальсифицированных трубок сделает какого-нибудь ученого бессмертным.

— Я пришел с тобой проститься.

— Уезжаешь?

— Да, сегодня.

— Куда? К отцу?

— Нет, не к отцу.

— Куда же? Или это тайна?

— Отгадай.

Кулно не знал, что и подумать.

— На поиски старины, — сказал Лутвей.

— Ого-о! — протянул Кулно и даже присвистнул. — Это влияние фальсифицированных трубок?

— Вот именно! И знаешь что: у меня появилась надежда к будущему году выкарабкаться наконец из долгов.

— Понимаю, понимаю, нашел поручителей. Из тебя выйдет толк.

— В конце концов может и выйти, я уже и сам начинаю в это верить.

— Непременно выйдет, смотри только не забывай старых друзей, когда вознесешься.

Мужчины помолчали. Лутвей не вполне понимал, шутит Кулно или говорит серьезно.

— Отправишься один? — спросил Кулно.

— Нет, нас будет несколько человек, между прочим, Свирепый «П» со своим Сятсом.

— Черт подери! И Таавет тоже! Это хорошо, это замечательно! Он станет читать свои записи, словно Евангелие, словно «Песнь Песней». Так стоит читать! А знаешь, я вам завидую, честное слово, завидую, без дураков.

— Поезжай с нами!

— Не могу, личные дела.

— Ах да, верно, — спохватился Лутвей, делая вид, будто ему лишь теперь вспомнилось то главное, что бередило его душу. — Ты разрешишь пожелать тебе счастья?

— Конечно, само собой разумеется. Не вздумай из-за этого со мной раззнакомиться, не сторонись нас, для этого нет никаких оснований. А вот Мерихейна в последнее время что-то не видно, не знаю, что за черная кошка между нами пробежала.

Лутвей собрался с духом.

— Скажи-ка мне, братец, как это все-таки вышло? — спросил он.

— Ты требуешь от меня больше, чем я сам знаю.

— Смотри, будь осторожен, как бы твоя Тикси не превратилась в лже-Тикси, ты же всегда превыше всего ставил правду и искренность.

— Я уже говорил тебе, что изменил свое отношение к таким вещам, как ложь и истина. Это касается не только твоих трубок. То же самое и с другими вещами. Подумай только, что останется к библиотеках, если взять да и выбросить все книги, где обнаружится ложь? Ведь, по существу, наши самые любимые произведения именно те, где больше всем вранья. Точно так же обстоит дело и с людьми. Разве мы имели бы хоть одного приятеля, хоть одного друга, если бы на свете не было лжи? А ты никогда не замечал, какая свежесть мысли заключена в лгуне? К тому же ложь и правда весьма легко меняются своими местами, — все зависит от нашей позиции, от нашей точки зрения. Вдобавок ко всему, ты не представляешь себе, что за интересное занятие: заглянуть в рог изобилия лжи и вдруг увидеть, как из него одна за другой начинают сыпаться истины. Это не только необыкновенно интересно, это — радостный сюрприз.

Лутвей был на этот счет другого мнения, однако возражать он не стал, только подивился тому, как переменчивы люди и как опасно полагаться на взгляды и принципы мужчины, соприкоснувшегося с женщиной.

31

Все разъехались, остался лишь Мерихейн, остался один в своей комнате с тремя нишами, где поют весенние ветры.