Оттенки и цвета

– Я бы назвал это легкой вспышкой не совсем здоровой фантазии.

– Но даже если допустить такое, почему, покидая тело, душа, также отказывается от всего того, что было с ним связано? Я имею ввиду воспоминания и всё такое. Неужели нам это настолько ненужно? Для чего мы живем заново, вселяясь в младенца и умирая стариком, для чего делать те же ошибки, испытывать туже боль? Разумеется, я далек от мысли, что наша следующая жизнь будет полностью похожа на предыдущую, но ведь не исключено, что что-то повторится?

– О! – Стив громко захлопнул книжку, немного испугав звуком Барнса. – Как это верно! Вот сейчас мы подошли с вами к самому интересному. – Он уселся на ступеньку, лицом к своему оппоненту и, пошарив с мгновение глазами по книжным полкам, в поисках импульса для своего рассказа, сказал: – Насколько я помню, всё началось с распечатки. Так вот, я бы никогда не обратил на неё такого внимания если бы не одна деталь: там говорилось, что прошлую жизнь мне довелось провести, будучи женщиной. Конечно, прозвучит забавно, но иногда я ощущаю в себе некоторые женские начала.

– На мужиков тянет? – шутливо спросил старик.

– Но если единственное отличие, по-вашему, между мужчиной и женщиной заключается в этом, то, – Стив пожал плечами и хлопнул томиком по ладошке, – тогда, наверное, можно сделать такой вывод.

– Конечно, я так не думаю, – попытался оправдаться старик.

– Да ладно. – перебил Коул. – Дело в том, что, действительно, существуют моменты когда я, помимо своей воли, конечно, позволяю себе сделать некоторые чисто женские движения, жесты. И, пожалуй, самое удивительное, что это не машинальное действие: в такие мгновения я именно чувствую себя женщиной. – Стив посмотрел на старика.

– Я в порядке, Мистер Коул, – выдавил он, – … продолжайте.

– Ну хорошо. Так вот, – начал Стив, кладя книжку на место и собираясь с мыслями. – Вы были правы, когда сказали, что две жизни не могут полностью повторять одна другую, но отдельные фрагменты их могут совпадать. Вот почему мы иногда оказываемся в ситуациях, которые до боли поражают нас фактом своего повторения. Общеизвестное дежавю. Если вы прожили две жизни или, допустим, три, то вероятность возникновения таких ситуаций чрезвычайно мала. Однако она сильно возрастает с возрастом в десяток судеб. Наши жизни подобны синусоидам: у каждой своя частота и фаза. Располагаясь на одной временной оси, они пересекаются, но только что упомянутые ситуации – это не точки их пересечения, они только миг, и поэтому мы не успеваем их заметить. Моменты ощущения нечто подобного наступают тогда, когда две разные синусоиды имеют несколько общих точек, то есть частично повторяют друг друга.

– Ну и что?

– А то, что в такие моменты колеи двух абсолютно разных жизней сходятся, и некоторое время мы находимся одновременно в двух жизненных течениях. И вот загадка: почему потом, когда нам предстоит расстаться, мы выбираем новую ветку, а не проторенную. Хотя на этот счет у меня есть кое-какие сомнения. Иначе как быть с внезапными, необъяснимыми смертями.

– Вы полагаете, это именно те случаи ложного выбора пути?

– По крайней мере, обратное недоказуемо, так же, как и утверждение. Это лишь предположение, так сказать, «легкая вспышка не совсем здоровой фантазии», – процитировал себя Стив.

– Да, – протянул Барнс, вытирая лоб, – забавно, честное слово, забавно.

– Однако как это не прискорбно, но из сказанного следует, что, несмотря на всю нашу многожизненность, умереть нам, всё-таки, предстоит, – заключил молодой человек.

– ?!

– Да-да, ибо обязательно наступит такой момент, когда наша очередная жизнь будет полностью состоять из фрагментов, прожитых ранее. А это значит конец фантазии. А что такое душа? Это та же фантазия. Нет фантазии – нет души – нет жизни. Всё. – Стив развел руки в стороны, втянул голову в плечи и надул щеки.

– Но, вообще-то, в моей жизни было… полно неожиданностей, – пролепетал Барнс. – Скорее, она одна, сплошная неожиданность.

– Тогда, я вас искренне поздравляю, Мистер Барнс: вам ещё жить да жить, – добродушно заметил Стив, возобновляя исследование книжных полок.

– Но, если честно, я так и не понял, почему же мы, всё-таки, ничего не помним из наших прошлых жизней?

– Почему же? Кое что помним. – Коул улыбнулся. – Любая боль или радость рано или поздно умирает, оставляя лишь шрамы, при взгляде на которые возникают ассоциации от испытанного ранее. Ведь так?

– Ну-у-у-у-у, – промычал старик, – я слабо представляю себе эти шрамы.

– Я тоже. Впрочем, любую неосязаемую вещь можно представить себе лишь слабо.

– Но тогда …