Оттенки

— Но я же теперь не хочу расставаться, — перебил ее молодой человек.

— Именно этого я больше всего и боюсь, это меня и страшит, это и заставляет говорить неправду.

— Чего же ты, глупышка, боишься?

— Сама не знаю чего, но боюсь. Боюсь, если мы останемся вместе, нас ждут лишь горе да невзгоды. Господь упаси, представь себе, что за жизнь у нас будет, если мы станем ссориться, как в последнее время. Тут и не хочешь, да задумаешься. Если мы разойдемся сейчас, у нас останутся прекрасные воспоминания, прекрасные воспоминания о безоблачном счастье.

— Но я не хочу расставаться, не хочу!

— Луду, дорогой, ты должен хотеть, должен хотеть ради нашего счастья. Я тоже не хочу, но…

— Ты тоже не хочешь, и все-таки ты хочешь… Ты несешь несусветную чушь.

— Я должна хотеть, потому что я глупая. Мы с тобой все равно не пара, ты и сам это знаешь.

— Нет, не знаю.

— Знаешь, да признаться не хочешь, боишься меня задеть, боишься меня обидеть. Ты всегда поступал так, берег меня и лелеял, молча выносил мою необразованность. А поживи мы с тобою подольше, пришлось бы тебе иной раз меня стыдиться, пришлось бы из-за меня выслушивать насмешки приятелей. Я не хочу этого, не хочу ни за какие блага в мире.

Слова девушки заставили молодого человека задуматься. Не было ли в них доли правды? Но чувства были сильнее доводов разума, и Лутвей сказал:

— А что будет с тобой, если мы расстанемся? Тебе придется выносить насмешки и издевки.

— Мне в любом случае придется пройти через это, не все ли равно — днем раньше или днем позже.

— Но я не хочу этого, не хочу ни за какие блага мира.

— Я умоляю, Луду! Поверь мне, чем раньше мы расстанемся, тем будет лучше для нас обоих.

— Для тебя, может быть, и лучше, а для меня — нет.

— И для тебя тоже, поверь мне наконец.

— Почему?

— Мне кажется, они правы, те, кто говорят, будто ты из-за меня ничего не делаешь, будто ты из-за меня спиваешься.

— Сначала я в запальчивости глупость сказал, а теперь ты ее повторяешь.

— Это вовсе не глупость. Ответь, что ты успел сделать за эти два года? Ничего. Если мы останемся вместе, все так и пойдет. Помнишь, ты говорил мне однажды, что тебя ждет большое будущее, но при таком положении вещей из тебя не выйдет ничего. У меня все время болит сердце, я виню себя, я чувствую, что гублю твою жизнь. Я не хочу, чтобы это продолжалось. Мне хочется увидеть тебя известным, всеми уважаемым, как приятно будет тогда подумать: «Когда-то он принадлежал мне». Думая так, я буду счастлива даже в самой убогой каморке.

Лутвей слушал. Он уже почти поверил словам девушки.

— Но я-то вряд ли почувствую себя счастливым, зная, что ты думаешь обо мне, живя в какой-то каморке. Я не хочу, чтобы ты оказалась бог знает где.

— Да я и не окажусь, не бойся, Луду. Неужели ты так мало в меня веришь. Ты ведь сам сказал мне однажды, что я очень похожа на жену, только ребенка недостает.

— Да, сказал, но — кто знает. По правде говоря, ты девица отчаянная.

— Нет, Луду, за меня ты можешь быть спокоен.

— Но я не могу быть спокойным, по крайней мере, пока ты одна.

— В таком случае я выйду замуж.

— За кого? За этого слесаришку?

— Не все ли равно, хотя бы и за него.

— Это было бы ужасно!

— Тогда за кого-нибудь другого.

— Неужели тебе безразлично, за кого выходить.

— Да, пожалуй. Главное, чтобы ты успокоился. А у меня жизнь уже позади, по крайней мере, так мне кажется.

— Тикси, моя милая, несчастная Тикси!

Молодой человек погладил руки девушки.

— Может быть, ты уже присмотрела кого-нибудь другого?

— Не знаю… может быть, найдется.

— Значит, у тебя еще кто-то есть!

— Может быть, и есть.

— Могу я спросить — кто?

— Лучше, если бы ты не спрашивал.

— Но я хочу знать, я не могу иначе.

— А если это тебя опять расстроит.

— Ну и что с того, главное, чтобы я знал.

— Нехорошо быть таким любопытным.

— Неужели ты даже сегодня не можешь удовлетворить мое любопытство?

— Оставим это, прошу тебя.

— Я тоже прошу.

— Дорогой Луду, не надо этого касаться. Позволь мне помолчать, уткнувшись головой в твои колени, позволь мне забыться, может, это уже не повторится никогда. Мне так хорошо у твоих колен, мой Луду. Я навсегда запомню эту минуту, где бы я ни была. Буду помнить, что я люблю только тебя, буду думать о нашей любви.

— Неужели так трудно сказать? — настаивал молодой человек.

— Да, а почему, и сама не знаю.

— Скажи все же, я так хочу.

И девушка прошептала, прижимаясь щекой к колену молодого человека:

— Мерихейн.

— Что?! Мерихейн?!

Лутвей приподнял голову Тикси и недоверчиво посмотрел в ее заплаканные глаза.

— Да, — ответила девушка лишь движением губ.

— Он уже говорил с тобою? — спросил Лутвей возбужденно.

— Ты опять сам себя дразнишь. Я просила тебя не спрашивать, а ты никак не отстанешь.

— Никого я не дразню, просто хочу знать, говорил он уже или нет.

— Ничего он не говорил.

— Откуда же ты это знаешь?

— Ничего я не знаю.

— Тогда зачем ты говоришь?

— Ты так настаиваешь, что мне приходится говорить.

— Я никогда не заставлял тебя лгать.

— А я никогда и не лгала.

24