Оттенки

Ничто ее не воодушевляло, она не ждала от жизни ничего особенного, о чем стоило бы помечтать. В то же время под самыми тяжелыми ударами судьбы она не приходила в отчаяние и не опускала рук, как это бывает, когда все жизненные силы исчерпаны. Она упорно противостояла трудностям и с таким же упорством любила свой родной угол. Она готова была все вынести, претерпеть любые лишения, лишь бы остаться в Кадака. Она была полной противоположностью Каарелю — тот постоянно либо мечтал о счастье, либо опасался несчастья, всегда ждал от жизни чего-то необычайного и готов был идти напролом навстречу этому необычайному; Тийна же была для мужа уравновешивающей силой, она его сдерживала, успокаивала, ободряла в тяжелые минуты. Несмотря на это, чем дальше, тем безразличнее становится лицо Каареля, в его взгляде все чаще сквозит равнодушие. Он видит, как старики уводят у них сначала Тыммик, потом бычка, а Тийна, его жена, все больше склоняется на сторону родителей. Он видит то страшное утро, когда стало черным зеленеющее картофельное поле. Перед его взором до сих пор стоят пышные яровые, а в ушах звучат слова: «Зачем надо было сажать так много картофеля? Под кустом всего-навсего три клубня». Он видит, что летняя пора на исходе, а желанное облегчение болезни так и не пришло: кашель становится все сильнее, а долгая зима уже опять стоит у порога; она несет с собой новые тяготы и заботы.

— Что станем делать? — спросил он как-то поздней осенью у Тийны.

Не поняв, что муж хочет этим сказать, Тийна молча посмотрела на него.

— Куда на зиму переселимся? — пояснил свой вопрос Каарель.

— Разве мы здесь не останемся? — удивилась Тийна.

— А где скот держать?

На это Тийна ничего не смогла ответить.

— Сами прожили бы, да скот померзнет, — продолжал Каарель.

— Нам-то самим что сделается, — молвила Тийна.

— Ничего другого не остается, как перебраться на зиму в Лыугу зубами щелкать, — продолжал Каарель, очень живо представляя себе все значение этих слов: «перебраться в Лыугу». Это означало снова жить со стариками под одной крышей и изо дня в день ссориться с ними.

— Ни за что не ушла бы отсюда, здесь так хорошо, — сказала Тийна.

— А скотину куда? — повторил Каарель свой вопрос.

— Вот в том-то и беда: куда скотину? Ничего не поделаешь, придется туда перебираться, — покорно произнесла Тийна.

И Каарель отправился в Лыугу — просить хозяина принять их на зиму обратно.

Бабка Мари, прослышав о посещении Каареля, сейчас же побежала к хозяйке Лыугу узнать, зачем приходил зять.

— Хотят на зиму опять к вам переселиться; боятся, наверно, как бы вы, старики, одни там не замерзли.

— Ах вот что — обратно! — воскликнула старуха. — Пусть приходят, я их не боюсь, мы всего от них навидались.

— Чего их бояться, они ведь не чужие. А вы все еще ссоритесь, никак не можете поладить? — спросила хозяйка.

— Уж и не знаю, как ладить с таким бесноватым. У меня вечно душа болит, как бы он Тийне не сделал чего плохого. А Тийна — как овечка, позволяет ему вытворять что вздумается. Я бы не вытерпела, хоть головой в омут, а сбежала бы от него.

— Может, он с Тийной и хорош.

— Уж мы-то знаем, как он с Тийной хорош!

Перед вечером молодые отправились в Лыугу, уже заранее предчувствуя ссору. Так и случилось. Едва Каарель вошел в комнату, старуха сказала:

— Стариков ругаешь на чем свет стоит, говоришь, что и глядеть на них противно, а видно, без них не обойтись, опять приходится к ним на шею садиться.

К Тийне, пришедшей немного раньше, старуха относилась терпимо, потому что та в последнее время все чаще возражала Каарелю и горой стояла за стариков.

— Если старики не дают нам покоя, чего ради нам их в покое оставлять? — ответил Каарель теще.

— Мы были у вас только два раза за все лето, — сказала бабка.

— И, конечно, рады были каждый раз что-нибудь урвать. Наведывайся вы почаще, нам бы давно пришлось в петлю лезть, — ответил Каарель.

— А кто же тебе мешает? Лезь сейчас, время еще не ушло, душа в теле держится, веревку подавно стоит на тебя извести.

Когда Каарель, задыхаясь от кашля, опустился на скамью, старуха прибавила:

— Хрипи, хрипи, скоро и без веревки на тот свет отправишься.

— Я и сам так думаю, поэтому тяну еще свою лямку, — ответил Каарель с печальной серьезностью.

Тийна, как видно, поняла, что хотел сказать муж, и воскликнула со слезами: «Каарель!» Сынишка, сидевший у нее на коленях, посмотрел на всех по очереди, остановил взгляд на матери и скривил губки, собираясь заплакать.

— И ты — как дитя малое, опять хнычешь, — принялась мать отчитывать Тийну. — Да кабы мне от такого мужа избавиться, я бы на радостях каждому нищему у церкви подала по три копейки.

— А сколько бы ты подала, если б от такого зятя избавилась? — спросил Каарель.

— Стоит ли за такую дрянь вообще-то подавать!

— А если б он остался в живых? — допытывался Каарель.

— Каарель, перестань! — сказала Тийна умоляюще.

— Остался в живых?.. Да что он — скотина, чтоб его можно было дубиной пристукнуть, когда вздумается, — проворчала теща.