Оттепель (СИ)

Удар почти лишил его сознания, а то, что покатившись под откос от железнодорожного полотна, он не ударился ни о какое дерево, можно было считать удачей. Но сейчас он был не в состоянии воспринимать такие вещи. Вокруг был снег. Ослепительно белый снег. Он смог как-то подняться на ноги и бросился бежать – куда угодно, лишь бы подальше от этого снега и стука колес, который так и продолжал слышаться в ушах, хотя поезд давно скрылся вдали. Он не помнил, когда, не помнил, где и как, но точно знал, что снег несет боль. Снег и стук колес – рубеж, после которого нет пути назад. Споткнувшись, он упал и понял, что встать больше не сможет. Почему-то это было очень обидно, но он только подполз к ближайшему дереву и сжался к его основания, прижимая к груди левую, металлическую, руку…

Когда он очнулся, вокруг было тепло. Даже слишком тепло. Пахло хвоей и жаренным мясом. От последнего аромата желудок свело голодным спазмом, и он открыл глаза. Взгляд прошелся по комнате, стены и потолок которой были обшиты деревянными панелями медового цвета. Он не был связан, да и окружение не походило на тюрьму. И он помнил всё – или почти всё, – что с ним происходило последние дни, а значит он не в лапах ГИДРЫ, и это главное. Спустя несколько секунд он осознал, что лежит на кровати, а точнее тахте, накрытый несколькими одеялами. Наверное, от этого и было так тепло. Одеяла были добротными и тяжёлыми, настолько, что он почти не мог пошевелиться. Думать о том, что причина может быть в общей слабости, как-то не хотелось.

Повернув голову, он понял, что не один в комнате.

***

Тор вернулся неожиданно скоро, настолько, что привыкший к власти Локи даже сначала не понял, что с нагретого места нужно немного сдвинуться, дабы законный наследник загрёб в руки своё имущество. Конечно, облик Одина и его характер – если такое вообще имеется в треклятом манипуляторе – перенять на себя было легче, чем носить собственное лицо, но народ успокоился только через несколько недель, приняв своего старого-не-старого повелителя достаточно покорно. Локи и сам был рад стараться: голова на плечах есть, дырища в груди после сражения с монстром затянулась, планы на политику имелись. Красота, а не жизнь, пусть и чужая. Так что братец не вписывался в размеренные деньки, проведённые либо на троне, либо в попытках разобраться с горами макулатуры, имеющей вид царских указов и государственных документов.

Бежать из Асгарда не хотелось – он ведь только вернулся, только смирился с потерей матери, только начал нормально существовать, как и подобало принцу. Но нет же, злобный Тор, уличивший его в нечестивости, едва не за шкирку выпер из тронного зала – благо, стражу Локи недолюбливал и частенько отпускал приглядывать за садом или гуляющими там девицами. Собственно, за чем и кем угодно, только не за ним самим – всегда оставалась возможность, что чары спадут, и вместо опущенных под тяжким гнётом власти плеч перед взором охраны предстанет идеально ровная спина гордеца, не способного справиться со своим самодовольством. Локи всё ещё помнил, как это больно – получить промеж рёбер что-то острое и металлическое, посему повторения не слишком-то уж и желал. И давящую неподъемную мощь молота тоже помнил ой как хорошо, хоть и было давно. Однако драка всё равно состоялась; Тор бы даже назвал её великой, потому что Локи сражался как никогда неистово, отбивая своё заслуженное право на капельку солнечного света. Правда, получил не только по голове, рёбрам и спине, но и по наиболее уязвимому местечку – по гордости, чтоб её. Не слишком-то Тор и радовался очередному воскрешению своего лелеемого брата, раз принялся встречать его с кулаками. Несправедливо – вот и всё, что мог сказать тогда Локи, прежде чем нырнуть в щель между мирами.