Отто фон Бисмарк (Основатель великой европейской державы — Германской Империи)

Достигнутая таким образом благоприятная расстановка центральноевропейских сил позволила Бисмарку перешагнуть «предел», который он сам установил и до сих пор строго соблюдал. Он считал Германскую империю исключительно европейской великой державой и даже очень существенные торговые интересы за океаном не оправдывали в его глазах захвата колоний. Канцлер преодолел свое предубеждение по внутриполитическим соображениям — для того чтобы наметить нации новые цели после уже ставшего привычной реальностью создания империи, чтобы с помощью ходкого лозунга обеспечить правительственным партиям доступ на выборы в рейхстаг и вернуть большинство, потерянное в 1881 году, но фактически необходимое по соображениям бюджета. Еще более значим был внешнеполитический расчет Бисмарка. В процессе сближения с Францией на арене колониальной политики и «создания фронта» против Англии, можно было гарантировать связи Германской империи с Россией, имеющие, по мнению Бисмарка, первостепенное значение после ожидавшейся в тот период смены монарха, в результате которой власть должна была перейти к кронпринцу, настроенному пробритански. В действительности захват колоний в Африке (Юго-Западная Африка, Камерун, Того, Восточная Африка) и в морях южного полушария совершился в условиях столкновений с Англией, точно так же, как во всех международных конфликтах (вокруг Афганистана, Египта и т. д.). На этом этапе (до 1885 года) Бисмарк в общем занимал позицию в пользу России и Франции. Так, в январе 1885 года Бисмарк заявил: «Египет как таковой не представляет большого интереса, решающим является для нас манипулирование европейским равновесием в том смысле, в каком это соответствует нашему сегодняшнему пониманию собственных интересов… Египетский вопрос представляет для нас необходимое поле для политических операций, но не объект таковых».

Однако восточный кризис, разразившийся в середине 1885 года вокруг Болгарии и совпавший по времени с сильными реваншистскими тенденциями во Франции, очень быстро привел к тому, что внешнеполитические интересы канцлера вновь сконцентрировались на континенте. В ситуации, претерпевшей столь значительные изменения, в 1888 году прозвучали известные слова Бисмарка в адрес исследователя Африки Ойгена Вольфа. Они объясняют — пожалуй, слишком односторонне — евроцентристские воззрения канцлера: «Ваша карта Африки и вправду очень хороша, но моя карта Африки расположена в Европе. Здесь расположена Россия и здесь расположена Франция, а мы в середине; вот моя карта Африки».

Новый восточный кризис вокруг Болгарии представлял собой более значительную опасность для Бисмарка, чем кризис 1875–1878 гг.

Тесные австро-германские связи, даже если строго оборонительный характер двойственного союза и не подчеркивался, без всякого умысла с германской стороны легко могли привести к тому, что империя, оказавшись в состоянии войны с Россией (а также перед лицом шовинистических, профранцузских настроений в среде петербургской и московской общественности и перекликающейся с ними волны реваншистских настроений во Франции) начнет воевать и с Францией. 11 января 1887 года Бисмарк в речи, произнесенной в рейхстаге, публично предостерегал Австро-Венгрию от подобной игры. Венское правительство толкали на нее представители прусского генерального штаба и оппозиционной Бисмарку группировки чиновников-интриганов внешнеполитического ведомства из окружения тайного советника фон Хольштайна. «Нам совершенно все равно, — заявил канцлер, — кто правит в Болгарии и что вообще станет с Болгарией — это я повторяю здесь; я повторяю все, что говорил ранее, употребляя избитое и заезженное выражение о костях померанского гренадера: весь восточный вопрос не является для нас вопросом войны. Мы никому не позволим из-за этого вопроса накинуть себе на шею поводок, чтобы поссорить нас с Россией». «Австрия, — объяснял Бисмарк в мае 1888 года, в период «99 дней», кронпринцу (будущему императору Вильгельму II), — если останется нашей единственной опорой после того, как мы сожжем свои корабли в направлении России и Россия и Франция будут противостоять нам как заклятые враги, вновь приобретет влияние на Германскую империю, аналогичное тому, которое мы, к счастью, ликвидировали в 1866 году. Прочность наших отношений с австро-венгерским государством основывается большей частью на том, что мы в случае, если Австрия предъявит нам несправедливые обвинения, сможем прийти к соглашению и с Россией. Если таковая возможность исчезнет, Австрия станет гораздо более требовательным союзником, чем до сих пор, а если найдет поддержку у России, то, возможно, столь же требовательным, как во времена Германского бундестага».