Отто Шмидт

Трехсуточная стоянка в Тикси была использована для подготовки двух из трех колесных «речников» для перехода на Колыму. Тем временем моряки и ученые с «Сибирякова» нашли время для посещения останков «Зари» – экспедиционного судна Э.В. Толля, погибшего в ноябре 1902 года при попытке вернуться на материк с острова Беннетта. «Оставленная и разбитая “Заря” производила тяжелое впечатление. Она жила, пока жив был ее руководитель, горевший желанием познать тайны Арктики. Когда он пал в борьбе с полярной стихией, корабль был брошен в первой попавшейся бухте и вместе с ним забыты все мысли, которыми энтузиаст исследования Арктики сумел на время всколыхнуть старую Академию наук… Трагическое начало и трагический конец» (Визе, 1946, с. 118).

30 августа «Сибиряков» с «велосипедами» лег курсом на полярную станцию на острове Большой Ляховский, которая также не выходила в эфир. Там Визе рассчитывал получить сведения о развитии погоды в предшествующие месяцы и о ледовой обстановке. Пока же в пределах видимого пространства не было ни одного куска плавающего льда. В это же самое время суда Особой Северо-Восточной экспедиции буквально изнемогали в борьбе со льдами у мыса Шелагского, только-только обнаружив с помощью воздушной ледовой разведки участки чистой воды по направлению к цели похода. О суровой ледовой обстановке в Чукотском море сообщал и пароход «Совет», безуспешно пытавшийся прорываться сквозь льды к острову Врангеля. В целом складывалась непростая и противоречивая ситуация.

Непродолжительное посещение полярной станции на мысе Шалаурова (остров Большой Ляховский) в последний день лета оставило у всех гнетущее впечатление. Шмидт, в меру избалованный достигнутым и уверенный в своих людях, получил пример противоположного характера, на котором не стал останавливаться в своих статьях, но, несомненно, запомнил. Для начала сибиряковцев удивил внешний вид станции. «Деревянный крытый дом на восемь комнат… Рядом – полуразрушенные сараи, с выбитыми дверьми и окнами. Вся земля покрыта прогнившим тряпьем, мусором, остатками валяной обуви, ржавыми консервными банками, разбитыми ящиками и т. д. … В доме – грязь, копоть, давно нестиранное белье на постелях, на кухне – немытая посуда, заплеванный пол и т. д. Да и люди – неряшливые, опустившиеся, в черных от грязи нижних рубашках, небритые, с длинными космами волос» (Громов, с. 174). К сожалению, под стать внешности оказалась и работа станции.

Визе быстро обнаружил, что «…одна из основных задач станции – обслуживание плавающих судов – не выполнялась вовсе. На наш вопрос, почему станция не отвечала на вызовы “Сибирякова”, радист недоуменно спросил: “А разве надо было слушать?”… Такое… я встретил на полярной станции впервые. Во всяком случае, эта фигура вполне подходила к стилю жизни Ляховской станции…

Меня очень интересовали производившиеся на станции наблюдения над состоянием льда в проливе Лаптева, но на мою просьбу показать мне ледовый журнал начальник станции ответил отказом, заявив, что он не вправе это делать. Только после решительного указания Отто Юльевича журнал был дан мне на просмотр. Я узнал из него, что лето 1932 года было здесь вполне благоприятным в ледовом отношении… Сравнительно раннее очищение от льдов моря около Новосибирских островов вполне соответствовало прогнозу, данному мною еще в середине июня» (1934, с. 114).

Увы, оба участника экспедиции на «Сибирякове» описали типичную картину духовной и профессиональной деградации людей, с одной стороны обеспеченных всем необходимым, а с другой – неспособных – в силу личных качеств – пользоваться предоставленными возможностями в части охоты, самообразования, наконец, собственного жизненного самоутверждения вне жесткого административного контроля. Судя по поведению начальника станции, они и дальше желали оставаться в подобном состоянии, активно сопротивляясь внешнему воздействию.

4 сентября долгожданная встреча двух экспедиций наконец состоялась – близ устья Колымы. В описании корреспондента «Известий» Макса Зингера она происходила следующим образом: