Отто Шмидт

В первые дни Шмидт принял жестокие меры по отношению к тем, кто пытался создать собственные запасы продуктов или одежды, жестко выдерживая эту практику и в будущем. Сам Шмидт передал завхозу ряд своих теплых вещей, выброшенных с «Челюскина» в походном мешке со своей маленькой палаткой. Были и нарушения, когда «в одной палатке… нашли пол-ящика сгущенного молока, а у одной из живущих там женщин десятка полтора плиток шоколада и несколько коробок засахаренных фруктов» (Хмызников, с. 138). Подобные дела Шмидт предложил обсуждать в «суде палаток», что партийцы отвергли. Тогда он поставил вопрос иначе: «А выгодно ли политически так ставить вопрос, как ставят здесь? Нужно ли выпячивать нескольких плохих людей в большом великолепном коллективе и выпячивать с протоколами, общими собраниями» и т. д.?.. Однако оппоненты Отто Юльевича уперлись: «Чем резче мы будем проводить процесс самоочищения нашего коллектива, тем лучше будет для самого коллектива и, значит, тем лучше для страны». Показательно, что в отношении одного из провинившихся было принято решение: «При первой возможности выслать самолетом на землю в числе первых». По идеологическим причинам подобные ситуации семьдесят лет назад трактовались как пример создания новых отношений в советском обществе. Однако из нашего времени поведение челюскинцев на льдине (включая действия Шмидта) выглядят, скорее, как продолжение отработанных веками морских традиций, когда экипаж целиком (или с минимальными потерями) побеждал сложившиеся обстоятельства или целиком погибал, если не мог их преодолеть. Разумеется, Шмидт, соблюдая правила игры для высшей номенклатуры, не упускал случая сослаться на решения партийной и других общественных организаций на льдине, воздавая хвалу советской власти, — конъюктурные мелочи по сравнению с тем, что он сделал для спасения экипажа и экспедиции изначально, всей своей деятельностью.

В первые дни на льду питание и материальное обеспечение людей, как и условия жилья, по арктическим меркам оставалось в пределах удовлетворительного, чего нельзя было утверждать об уверенности челюскинцев в своем обозримом будущем. Разразившееся бедствие со времен гибели экспедиции Франклина в середине XIX века по своим масштабам не имело прецедента в истории Арктики — ни у нас, ни за рубежом. Зимовки судов Особой Северо-Восточной экспедиции проходили в неподвижном припае вблизи побережья, откуда к ним легко могли добраться собачьи упряжки, а самолеты садились на гладкий прибрежный лед. У челюскинцев же с каждым днем их дрейфующий лагерь удалялся в открытое море, и полоса подвижного всторошенного льда шириной до сотни миль, недоступная для посадки самолетов и практически непреодолимая для собачьих упряжек, становилась все шире и шире. Как выходить из этого положения, никто не мог подсказать. Это понимал каждый из участников дрейфа, включая научных сотрудников, обеспечивавших Шмидта необходимой информацией.

Было, однако, ясно, что возможности местной авиации предельно ограничены. У трехмоторного Н-4 (командир Куканов), способного поднять восемь человек, был исчерпан моторесурс. Пароходом «Смоленск» в бухту Провидения для вывоза людей с зазимовавших судов Особой Северо-Восточной экспедиции были доставлены два двухмоторных АНТ-4. Первым в роли спасателя челюскинцев оказался Анатолий Васильевич Ляпидевский (1908–1983), выпускник Ленинградской военно-теоретической школы, отобранный для поступления в числе пяти из ста семидесяти претендентов. Так в 26 лет молодой пилот-безаварийщик оказался в нужный момент на нужном месте: свойство, которым наделены, вопреки распространенному мнению, не везучие, а целеустремленные.

Первые полеты A.B. Ляпидевского 21 декабря 1933 года, 18 января и 6 февраля 1934 года (еще до гибели «Челюскина») дали повод для опасений по поводу пригодности этих машин для условий Арктики, где они использовались впервые. После гибели «Челюскина» задачу Ляпидевского изменили, и свой первый вылет в поисках лагеря Шмидта он выполнил уже 21 февраля, не обнаружив лагеря, видимо, из-за его дрейфа.

Идея эвакуации челюскинцев на собачьих упряжках с материка, по мнению пограничника А. Небольсина, знатока местных условий, «…сразу показалась неразумной. Набрать 60 нарт означало оголить весь район. Кроме того, экспедиция должна была бы занять месяца два, успех ее сомнителен, а в это время здесь на месте без собак никакие другие меры помощи были бы невозможны. Мы должны были также помнить и о нуждах населения. Мобилизовать на два месяца всех собак — значило оставить чукчей без охоты, то есть обречь их на голод». (1934, т. 3, с. 39) и, как следствие, на бегство в недоступные «белые пятна» полуострова, а то и за пролив на Аляску, если не на вооруженный отпор… Подобная мобилизация проводилась лишь частично.