Отторжение

Воительница Катрин делает снимок за снимком. Будто одной фотографии недостаточно, будто не верит собственным глазам: а вдруг на следующем снимке все исчезнет? Что написано на этой плите? И кто под ней лежал? Ребенок, любимая жена, сестра? Дочь? Полоса зеленой краски из спрея, как бесплодная лоза. Камни все одинаковы, кроме памятных, мраморно-белых, светящихся, втиснутых в равнодушные ряды похожих по размеру серых строительных параллелепипедов.

Катрин видела снимки плавательного бассейна, который нацисты приказали вырыть в Фессалониках. Стены вместо кафеля выложили могильными плитами. Каждый, кто окунался в бассейн, мог видеть имена, даты рождения, даты смерти. Но то нацисты, а здесь, здесь… на площади, где играют дети…

Аптекарь назвал также церковь Орфано – там из надгробий выложена лестница к храму, – но Катрин вычеркнула эту церковь из списка. Есть еще плиты в тротуаре на авеню Страто. И туда она не пойдет.

Аптекарю помогает пенсионер, один из немногих, кто умеет читать на солитрео. Он расшифровывает надписи для городского археологического ведомства. Иногда плиту выкорчевывают и относят на еврейское кладбище за городом, но чаще всего не происходит ничего. Нашли, прочитали, забыли. У города нет денег на подобные сантименты. И, скорее всего, нет желания. Надгробий очень много. Когда городской футбольный клуб ПАОК ремонтировал стадион, для скамей тоже использовали мрамор с бывшего кладбища. Покупай самый дешевый билет – и пожалуйста: можешь посидеть на еврейском могильном камне.

Воительница уже сделала множество снимков камней, сложенных в кучу у знаменитой Ротонды, в самом центре города. Камни то и дело встречаются в богатом пригороде Панорама, где в оградах некоторых вилл от десяти до пятнадцати плит.

Кое-где стараются, чтобы надписи не бросались в глаза. Здесь, на площади Наварино, они прямо на виду – но никто не хочет смотреть.

Нет, не так: никто не хочет видеть.

Хватит. Осталось одно место, куда она должна пойти во что бы то ни стало. Это ее долг. Агиос Димитриос, церковь Святого Димитириоса. Этот святой – покровитель города, места паломничества православных христиан со всего мира.

Туда она не может не пойти.

Раскопать пятисотлетнее кладбище. Сколько времени займет такая работа, если за дело возьмутся пятьсот человек? Около трех недель.

В марте 1943 года (примерно в те же дни, когда первый поезд ушел в Польшу) городские власти Фессалоников запросили сто тысяч кирпичей с разоренного сефардского кладбища. Генерал-губернатор согласился, но предупредил: надо поторопиться, а то население разворовывает камни с таким проворством, что скоро ничего не останется.

Начальной школе Иоаннидис выделили сто квадратных метров могильных плит для облицовки школьных туалетов.

Пятнадцатого мая мэрия Фессалоников приняла решение построить часовню на христианском кладбище Айя-Фотини. Строительный материал – сефардские надгробные камни. Через полгода оказалось, что камней маловато. Выделили еще.

В августе 1943 года в Фессалониках заложен Королевский театр. Директор будущего театра обратился к нацистскому начальству: а нельзя ли?..

Просьба удовлетворена – конечно, можно.

В ноябре того же года еще 250 квадратных метров могильных плит ушло на тротуары Театральной площади.

Церковь Кимессеос Теотоку – 600 квадратных метров надгробий. Понадобился новый пол, попрочнее, чтобы не стирался под ногами молящихся православных христиан.

Церковь Ипапантис – 100 квадратных метров мрамора. Маленький городок Филлиро к северу от Фессалоников – три тысячи кирпичей.

Агиос Димитриос, церковь, куда она направляется, сначала потребовала двадцать тысяч кирпичей с сефардского кладбища, потом аппетиты возросли: понадобилось еще 500 мраморных надгробий.

Просьба удовлетворена.

Храм Агиос Димитриос построен на холме. Пятнадцать ступеней.

Воительницу почему-то смутило торжественно-возвышенное положение церкви. Подала монету нищенке. Купила бутылку воды и выпила так, будто не было ничего важнее, чем утолить жажду. Оказалось, форма бутылки из тонкого пластика зависит только от налитой воды. Опустев, она не выдержала атмосферного давления и схлопнулась с резким щелчком, превратилась в странную абстрактную фигуру.

Перед церковью уже собрались группки нарядно одетых прихожан. Возможно, по случаю ортодоксальной Пасхи. У врат храма кто-то поставил корзину с пшеничным хлебом. Мимо прошел мужчина с грудным младенцем на руках. Несет ребенка очень бережно – даже не дышит. Ага… должно быть, крещение. Женщина держит за руки двух девочек лет десяти с торжественно-серьезными мордашками, обе в белых платьицах.

Прошли в церковь, и двери закрылись. Что происходит внутри – неизвестно.

Воительница засомневалась. Кто она такая, чтобы мешать таинству, нарушать святость молитв?

Она вспомнила черно-белую фотографию 1947 года. Сделана как раз с того места, где она стоит сейчас. Плохая резкость, словно фотоаппарат в момент спуска затвора вздрогнул от стыда.

Катрин рассматривала эту фотографию не меньше часа.