Отторжение

Он не сдержался и шнурованным ботинком врезал рыжему в скулу. Тот взвыл, а потом залился кровью. Но вытереть её не мог — руки были скованы и связаны. К тому же, рыжий сильно ударился затылком о батарею.

— Теперь поймёшь, что чувствовала эта девочка! — Озирский с трудом удерживался от новых ударов.

Другие наши пленники тоже задвигались. Кто-то из них был во френче, кто-то — в нижней рубахе. Но все, как один — с нательными крестами. Под сапогами оказались у кого носки, у кого — портянки. А вот от орденов и медалей зарябило в глазах. Судя по тому, как бравые ребята легко нам сдались, в боях храбростью не блистали.

Я за несколько секунд их всех рассмотрел — пока Оксанка в себя приходила. Божок, как всегда, оказался на высоте. Описал всех очень точно. Вон тот, толстый, с клоком волос на лбу, что ссал на лестнице. И второй — с чёрной бородкой. Третий — рыжий, со свежей юшкой* под носом. А вот на пузе у него пятна чужой крови. Интересно только, чьей?

А вот и те, о ком мы не слышали. Дядя лет за пятьдесят, в бороде — седые клочья. Руки в набухших венах, ногти грязные. А у пятого борода метлой висит почти до пояса. Скулы широкие, лохматые брови низко над глазами. Этот, похоже, до сих пор не осознал, что обстановка резко изменилась. Он всё пытался освободиться от наручников и почесать грудь под рубахой.

Шестой — совсем мальчишка. Младше даже того, что лежит в прихожей. Ему, наверное, и восемнадцати нет. Этакой щенок-монархист, который царских времён в глаза не видел. Надо от чего-то фанатеть — вот и задвинулся на бредовой идее. Его хотелось выпороть собственной же нагайкой, чтобы сначала молоко с губ вытер, а потом уже государственные дела решал.

Оксанка открыла глаза и с ужасом установилась на моё лицо в «рубоповке». Я влил ей в рот коньяк. Оксанка села, цепляясь за мой рукав. Я побоялся припадка, потому что тело её окаменело и задрожало. Бедняга ведь не понимает, что случилось. Может испугаться ещё больше. Подумает, что и мы её трахать будем.

Я стащил с себя маску и широко улыбнулся. Оксанка обомлела на месте.

— Рома?…

Уж нашего-то появления она никак не ожидала. Подошёл Андрей и накинул ей на плечи велюровый халат. Наверное, нашёл где-то в комнатах.

— Как видишь! — хрипло ответил я.

Озирский тоже снял маску, вытер ею лицо. Оксанка несмело улыбнулась, махнула рукой, будто отгоняя наваждение.

— Андрей?… Не может быть! Откуда вы здесь?…

Потом она схватила нас обоих за руки, прижалась лицом к нашим ладоням. И я почувствовал кожей Оксанкины тёплые слёзы.

— Как ты сюда попала? — спросил я. — И кто это такие?

Задержанные ещё толком не проморгалась. Но потихоньку они стали понимать, что их взяли и надели наручники. К тому же, улики налицо, и отвертеться будет невозможно. То, что нас всего двое, и нет никаких официальных лиц, их отнюдь не успокоило. Если мы — не менты, а бандиты, для них ещё хуже. Тем более что Оксана оказалась нашим человеком, а они её насиловали и пытали.

Расправа будет скорой и жестокой — это они постепенно поняли. Наше появление в квартире, как казалось, неприступной, были сродни страшной сказке. Но кто же они? Откуда взялись тут? Все шестеро пьяно моргали и трясли головами. Что делал седьмой, я не знаю. Андрей посадил его в угол, сцепив щиколотки и руки под коленями. Восьмой так и лежал за дверью. Наверное, ему повезло больше всех.

Оксанка не могла ничего сказать. Она только царапала наши рукава и всхлипывала. А потом как будто про что-то вспомнила и вскочила. Откуда только силы взялись? Она сначала встала на колени, потом — поднялась на ноги. Не назови девчонка меня по имени, решил бы, что ей вырвали язык. Или она сошла с ума, и никого не узнаёт. Но, похоже, причина была другая.

Я только сейчас увидел, что на полу расстелена скатерть. На ней — стаканы, бутылка, тарелки с остатками какой-то жратвы. Оксанка схватила Озирского за рукав и потащила к дверям, другой рукой указывая в сторону ванны. Наверное, захотела помыться. Она ведь такая аккуратистка, и нате — на что похожа!

Мы с трудом поняли, что Оксанка просит открыть задвижку. Взяв автомат наизготовку, Андрей выполнил её просьбу. Я поддерживал Оксанку, чтобы не упала. В ванной свет не горел. Но там точно кто-то был. И потому Озирский ворвался туда, как положено, распахнув дверь ногой.

Под потолком вспыхнула яркая лампочка, и мы увидели всё. Правда, не сразу поняли, что тут произошло. Ясно было одно — кругом кровь. На стенах, на полу, в самой ванне. У батареи, прикованный к ней наручниками, сидел человек — в одних джинсах. «Браслет» держался на левой руке, а правая свисала над ванной. С неё и капала кровь — потому что кисть валялась отдельно.

Видимо, Озирский тоже остолбенел от такого пейзажа. Он даже сразу не нашёлся, что сказать. Тут особенно пахло горелым мясом. Судя по всему, прижигали обрубок. Кровь текла слишком вяло. Ведь, судя по всему, руку отрубили недавно. Вот почему топор был в крови. Божок и это успел заметить…