Отторжение

Я начал задыхаться ещё до того, как выехал в «Прибалтийскую». Вот сердце проклятое — зажало его некстати. Может, сразу вызвать туда ОМОН или спецназ? Захар-то Горбовский, вроде, в городе, и с ним можно связаться. Да и Петренко, кажется, не уехал на Украину. Так ведь поди пойми, что там происходит, на берегу? А вдруг Володька ошибся?…

— Так что с Новым годом, родные мои! — Я быстро перецеловал всё Мишкино семейство. — До полуночи могу и не вернуться.

— Куда хоть едешь, скажи! — дрожащим голосом спросила Светлана. — Опасно это? Вижу, что опасно!..

Молодец она, а я чуть не забыл! Она обязательно должна знать.

— Слушай и запоминай, — начал я. — Сейчас еду к «Прибалтийской». Что-то с Маяцким случилось. Он сказал, что находится на берегу залива. Если через час не позвоню, сообщи обо всём Геннадию Ивановичу Петренко. Даже Горбовского можешь побеспокоить — он разрешил. Скажи, что надо проверить квадрат около отеля, особенно — побережье. Там может быть вооружённая группа, в джипе «Гранд-чероки». Запомнила? Ближе к заливу!

— Запомнила. — Светка чуть не плакала. — Это так срочно?

— А ты думала? Поехал бы я туда перед самым Новым годом… Пока, ребята, побежал! Пожелайте мне удачи.

— Андрей, осторожнее! — вдруг отчаянно крикнула Светка. — Милый мой, береги себя… Господи, что творится! Даже праздник не справить культурно. Ладно, я всё сделаю, не беспокойся. И не гони очень — мало ли, что случиться может…

Последнее, что я увидел в приёмной, — лицо моего погибшего друга Михаила на портрете. Он смотрел на меня тревожно, но не скорбно. Даже, вроде, весёлая искорка мелькнула в его тёмных глазах. Он-то там, на небесах, знает, чем дело кончится. И сколько за Чертой моих друзей, родных! Неужели не заступятся, не помогут? Впрочем, я же знаю, что проживу до шестидесяти лет. А мне сейчас только тридцать семь.

Включив дальний свет, я промчался по улице Савушкина. Джип прыгал на трамвайных рельсах, как кузнечик. Скорее — на Ушаковский мост, через Петроградку… Эх, жаль, нет переправы прямо из Лахты, а как было бы здорово! А так — близок локоть, да не укусишь. Морская набережная — вот она. Кабы напрямик, пяти минут хватит. А так — ехать и ехать вкруговую. Пока до Тучкова моста доберёшься, да через весь Васильевский, Володьку с Кларой сто раз убьют.

Я верил свою звезду и нёсся, как угорелый. Редкие машины шарахались от меня в разные стороны. Совершая мгновенные обгоны, я думал о своём трагическом одиночестве этой тёмной пропащей ночью. Город был украшен, в окнах мерцали ёлочные огни — и всё выглядело нелепо среди луж. Вот это называется «закон подлости». Сам ведь выгнал ребят на короткие каникулы. У нас ведь не милиция — экстренные вызовы случаются крайне редко.

Жаль, что снега нет. Это — главная беда. Сейчас практически полярная ночь, и без белого фона ничего не видно. Фонари еле тянут, да и горят через один. И на душе такой же мрак. Где-то там, на юге, гибнут люди. И сам я, вполне возможно, не вернусь, что бы там ни предсказала мне цыганка Ливия.

Несколько раз я звонил в машину Маяцкому, но тот не отвечал. Значит, конец им, как это ни прискорбно. Убиты? Ранены? Захвачены? В любом случае, вся вина на мне. И даже хочется погибнуть, чтобы не отвечать перед Надеждой Маяцкой. Она меня и так давно уже тихо ненавидит.

Я пролетел через Петроградскую сторону, и в несколько мгновений миновал Тучков мост. Одно меня радовало — наледь растаяла. Асфальт уже шершавый, и даже как будто посыпан песком. На Васильевском заманчиво светились окна старых домов, помигивали, дразнили. Дескать, куда прёшь, псих? Надо на Фонтанку ехать, где семья тебя ждёт. Да и жене в Париж надо позвонить, поздравить. А ты сейчас им такой подарочек преподнесёшь, что они потом долго в себя не придут. Бандитов много, а ты один, и всех не выловишь. Только детей своих многочисленных сиротами оставишь. Дружок твой давно погиб, и нечего париться. Куда ему, с одним «макаровым», против автоматов?…

Сейчас кончится Малый проспект. За ним будет улица Беринга. По ней проеду до Нахимовской, а оттуда — прямо к отелю. Я слышу, как свистит рассекаемый моим джипом вал ветра. Вижу огни знаменитой гостиницы, чувствую солоноватое дыхание моря. Хорошо, что об опасности думать некогда — время поджимает. Через какую-то клумбу я вломился на берег залива. По линии прибоя, прыгая на сидении и матерясь, погнал от гостиницы к Голодаю. Фары я потушил вообще.

Мрак, протягивая холодные щупальца прямо сквозь стёкла, сжимал мне сердце. И не обычный страх это был, а тоска обречённого на смерть живого существа. Безлюдные кварталы Васильевского острова — с одной стороны, зимний ледяной залив — с другой. Как раз сейчас все сидят дома, готовятся. А на улицы выскочат уже после боя курантов. Будут пить шампанское, и пускать петарды, ничего не зная о нашей горькой участи…