Отторжение

— Надя там уже таблеток наглоталась. Говорит с трудом, всё время запинается, — сообщил мне Сашок. — Не понимает, что за молодой человек кавказской национальности человек привёз Володю в приёмный покой на джипе. Может, навестить её, объяснить, в чём дело?

— Обязательно съездим, только утром, — поспешно сказал я. — А пока надо решить другие вопросы. Надеюсь, что всё кончится хорошо. В ВМА Володьку вытащат — ручаюсь за это.

Теперь Падчах знал главное. Оксану надо увозить отсюда, потому что Ковьяр не привык откладывать дела в долгий ящик. Он внимательно прослушал запись ещё раз, перемотав плёнку. Конечно, Падчах понятия не имеет, кто такой Антон Аверин, за что его порезали. Но остаётся одна цель — чёткая, ясная. Надо сделать так, чтобы Никиты Зосимовича не стало. Для чего-то мы снова встретились — и отнюдь не только для моего спасения. И вся история с похищением тела Косарева напрямую связана с этим его желанием.

Но ведь Падчах распорядился взять с собой труп, когда ещё не слышал показаний Клары Шамановой. Получается, он узнал о сложившейся ситуации раньше меня, и потому решил встретиться. Именно это обстоятельство и спасло мне жизнь — уже в прошлом году.

— Мне страшно подумать о том, что сопливые мальчишки попали в ад! — с неожиданной страстью сказал вдруг Эфендиев. — Не их вина, что министр обороны решил штурмом Грозного отметить свой день рождения. А теперь они гибнут целыми подразделениями. Их пожирает геена огненная. И не верьте сладким сказкам официальной прессы. Это будет долгая и страшная война. Конечно, Россия в итоге возьмёт верх — как же иначе? Она намного больше и сильнее Чечни. Только вот какой ценой, с какими последствиями? Всё равно придётся договариваться с кем-то из наших. Русского генерал-губернатора чеченцы никогда не примут. А вот на каких условиях будет заключён этот договор, нам сейчас знать не дано…

Мы слушали, как заворожённые. Таким я Падчаха ещё никогда не видел. Он был одновременно воином и пророком. Глаза его светились в полутьме, и каждое слово прочно ложилось на сердце.

— Но пока земля горит под ногами у вчерашних школьников. Небо над ними брызжет расплавленным свинцом. Эта ночь войдёт в историю страны как величайшее преступление всех времён и народов. Если я доживу до мирного времени, поставлю на родине памятник чёрного цвета. Из люка сгоревшего танка вырывается раненый солдат, а рядом лежит убитая чеченская женщина. Да, конечно, мне очень хотелось бы пожить в покое. Но Аллаху угодно другое, и я выполню Его волю.

— Наверное, мне неуместно просить у вас прощения, — тихо сказала Инесса. — Но всё-таки я делаю это. Ни я, ни муж, ни Андрей никогда не голосовали за нынешнего Президента.

— Почему неуместно? — удивился Падчах. — Я рад, что даже в Петербурге люди переживают за нас. И это притом, что их детей в Чечне сейчас нет.

Охранники Эфендиева явно чувствовали себя напряжённо за одним столом с женщиной. Но они помнили, что находятся не дома, и старались уважать чужие обычаи. К тому же, Инесса, несмотря на восточную внешность, никак не походила на скромную горянку. Она явно требовала другого обращения.

— А теперь хочу попросить вас вот о чём, — продолжал Эфендиев, моментально успокоившись и приняв свой обычный, холодновато-насмешливый вид. — Помнят ли Андрей и Александр моего сына Мохаммада?

— Естественно, — ответил за нас обоих Сашок. — Он сейчас… там?

— Нет, он уже в Питере, — огорошил нас всех Падчах. — Сын очень тяжело ранен. Судя по всему, это была автоматная очередь. В него попало восемь пуль. Но Мохаммад остался жив милостью Аллаха.

— Он воевал? — уточнил Сашок.

— Нет. Мохаммад только успел приехать в Чечню. Он ведь подолгу жил за границей — то в Турции, то в Саудовской Аравии. Я, сами понимаете, сейчас встретиться с сыном не могу. А до этого он был без сознания. Знаю одного — сына нашли на обочине дороги. Он долго пролежал в снегу, потерял много крови. Его приняли за мёртвого. Судя по всему, сына пытались расстрелять. На шальные пули не похоже. И даже не походя, с брони, его полоснули. Люди говорят, что весь снег вокруг него был вытоптан солдатскими сапогами. Тут же валялись гильзы, окурки, комки жевательной резинки.

— Если он не воевал, за что же был расстрелян? — удивился я.

— Такая сейчас жизнь в Чечне, — пожал плечами Падчах. — Сын не был одет, как боец. На его плече вряд ли нашли синяк от приклада. И всё-таки решили застрелить. Возможно, Мохаммад был вооружён. Он всегда носил с собой пистолет. А по законам военного времени этого вполне достаточно для расстрела. И ещё есть одна причина… Мохаммад носил много золотых украшений, которые никогда не снимал. В том числе — перстень с арабской вязью. Это — цитата из суры Корана. Сын привёз его из хаджа. Так вот, на расстрелянном никаких украшений не нашли. В числе прочего исчез и перстень.

— Да ради одного этого могли пристрелить, — догадался я. — Наши солдаты — не киллеры. Они живут по другим законам.

— Возможно, — согласился Падчах. — С него ведь и верхнюю одежду сняли. Осталось одно бельё, правда, шерстяное. Все залито кровью…