Отторжение

Перед тем, как сделать последний в жизни выстрел, я вычистил и смазал пистолет — чтобы каждая деталь сверкала. Безотказную машинку решил приголубить на прощание. Надо, чтобы и на моих похоронах играли полонез Огинского «Прощание с родиной». Прощание без малейшей надежды на встречу.

Весной девяносто третьего я уже отходил от дел, но потом вернулся. Теперь же отрублю концы навсегда. Дашка Ходза — женщина, пусть и с яйцами. У неё могло сорваться, но я стрелял так много, что сбился со счёта. И сейчас я не промахнусь. Осечки тоже не будет.

Мне показалось, что слегка скрипнула дверь. Но, когда я туда взглянул, щёлки не было. Почудилось, наверное — нервы совсем ни к чёрту. Я протянул руку, включить музыкальный центр, поставил диск с полонезом. И почувствовал, как по щекам ползут слёзы. Да, отпущенные мне при рождении силы утекли в песок до последней капли. Не хватило их даже на тридцать восемь лет. Роковой возраст для выдающихся личностей. Если жить на полную катушку, до старости не дотянешь.

Кого я ещё забыл? С семьёй Бабенко всё ясно. Оксана выходит замуж за двоюродного дядю Октябрины. Липка, Олесь и Орест переходят под опеку Падчаха. Думаю, что он уладит дела с родственниками детей. Если меня не станет, их придётся воспитывать, на что не каждый решится, особенно при малом достатке. Если я чем перед Оксаной виноват, сейчас получу своё.

Хорошо, что написал завещание раньше. Теперь надо выбрать место для выстрела. Это только в кино, когда стреляют в висок, остаётся аккуратная дырочка, и течёт изящная струйка краски. В жизни всё гораздо противнее и грубее. Обязательно будет пороховой ожог, уродливое пятно. Наверное, лучше стрелять через подушку. Получится и тише, и чище.

Александра найдёт адвоката Хенталова. Надеюсь, он поможет Прохору на следствии и суде. Хорошо бы вменить Гаю сто четвёртую статью — убийство в состоянии сильного душевного волнения. Там приговоры получаются мягкие. Можно добиться даже условного, или с отсрочкой исполнения. У него ведь дети без матери.

«Золотой» адвокат и без меня нащупает правильную линию защиты. Обязательно обратит внимание на то, что Прохор — Герой Советского Союза, кавалер многих орденов. Вышел на службу после тяжелевшего ранения в голову. Остаётся одна загвоздка — откуда взялся пистолет в больнице? Тогда, получается, Гай готовился к преступлению, и это был не аффект. Ничего, если я исчезну, пусть на меня всех собак вешают — хуже не будет.

Ромыч тоже не пропадёт, хоть и стал многодетным отцом. Профи такого класса нужны и авторитетам, и банковским службам безопасности. Его оторвут с руками, внесут любой залог, отмажут от милиции. Главное — чтобы исчез Андрей Озирский, который мутил воду на протяжении нескольких лет. Он не давал покоя обеим столицам. Но теперь живите, как знаете. Озирис умрёт навсегда, никогда уже не воскреснет.

Интересно, как стрелять? Под полонез? Или в тишине? Подушка смягчит звук, и Франсуаза может услышать не сразу. Конечно, вскоре она меня найдёт и узнает, что стала вдовой. Почему-то мне её совсем не жаль. Меня ведь никто никогда не жалел — даже мать. А ведь мне так хотелось хоть раз в жизнь рассоплиться перед кем-то. Теперь вот и не получится никогда. Я обречён держать марку. Я должен быть сильным, и буду им. Такова моя доля.

Телефон, который висел в коридоре на стене, зазвонил. Я его не выключил, потому что забыл. Это — маленькая трубка из Гонконга, которую и увидишь не сразу. Эх, теперь Франсуаза проснётся!

Так и есть — слышу её лёгкие шаги. Вижу, как она бежит к аппарату — в полупрозрачной пижаме и в пробковых домашних босоножках. Может, сейчас выстрелить? Нет, лучше потом. Надо всё-таки узнать, кому и что нужно. Я сунул «кольт» под газету, взглянул на себя в зеркало. Всё нормально. На мне красный спортивный костюм «Reebok», и крови видно не будет. Не мешало бы побриться, но ничего, сойдёт. Лёгкая тень щетины возбуждает женщин. А Смерть — существо женского рода.

— Андре, тебя просят из агентства! — бодрым голосом сообщила Фрэнс.

Я не смог застрелиться при ней. Надо пойти к телефону, отдать последнее распоряжение по «Брянскому лесу». Я уйду из жизни не как трус и дезертир, а просто как уставший человек.

Я взглянул на Франсуазу и вздрогнул. Она была не в пижаме, а в коротком облегающем платье цвета чайной розы, с золотой мушкой. Длинные стройные ноги обтягивали персиковые колготки. Туфли на «гвоздиках» она подобрала в тон — кофейного цвета. Оказывается, супруга ждала меня при полном параде. Она и не думала ложиться. А я… Нет, всё равно сделаю это. Только, возможно, глухой ночью.

— Мужчина или женщина? — Собственный голос показался мне чужим.

— Женшшина! — Фрэнс так и не научилась выговаривать букву «щ». — Но я не ревную, Андре… — И легонько коснулась губами моей щеки.

— Алло!

Я смотрел в зеркало и видел, что жена пропала, нырнула в темноту, слегка красноватую от света лампы в гостиной.

— Андрей? Извини, что так поздно. Это Саша!