Отцеубийцы

Морра кивнула, развела ноги, позволяя ему улечься между ними, и снова застонала. Он вторил ей громким рыком, а потом накинул себе на спину пыльное покрывало и принялся раскачиваться корпусом взад-вперед. «Интересно, – думала Морра, – что он чувствует?» Лицо Рейнара, мгновение назад похожее на звериную морду, стало снова непроницаемым и серым. Их тела не соприкасались. Он отыгрывал свою безумную роль отрешенно. Но сама Морра вдруг с удивлением обнаружила, что, когда его шея оказывается близко, она пытается уловить запах, тот же, что и пять лет назад: неяркий, терпкий, чуть похожий на ее собственный…

– Что тебе нужно? – спросила она наконец.

– Откуда у него Последующие? Есть еще кьенгары?

– Нет. Он скормил им прах Борбаса и Дьорды.

Рейнар сморщился, словно его ударили. Морра и сама едва не закричала во всю глотку, когда Гримвальд ей это рассказал.

– А что с Шаркой? У нее остался Дар?

– Она отдала Дар своего ребенка Редриху.

– Значит, это ребенок Свортека и у него был Дар?

– Наверное. Я не знаю, чей это ребенок.

– Ты уверена, что это так работает? У нее могло что-то остаться?

– Я не знаю. Редрих оставил Шарку при себе. Он тоже думает, что Дар делится, а не передается, но я уже ничего не знаю.

Герцог помолчал, собираясь с мыслями.

– Послушай, – он уткнулся лбом в подушку, шепча Морре в шею. От его горячего дыхания по коже разбежались мурашки. – Король не собирается отсылать их. Мне больше некого просить. Спаси моих детей!

– Но он обещал…

– Тебе он тоже обещал, что отпустит Шарку. Прошу тебя. Умоляю! Ты единственная, кого я могу попросить.

Он запнулся. Морра осторожно положила руку на его затылок. Рейнар, забывший двигаться, снова принялся раскачиваться, но позволил руке остаться на месте.

– Я здесь пленница, Рейн. Что я могу?

– Зикмунд готов помочь, но он слаб. Он позовет тебя к себе. Спрячься с ним и детьми в костнице, пока я…

Морра перекатилась на бок, не в силах видеть Рейнара так близко. Она никогда бы не подумала, что ей будет так больно смотреть на его морщины, неопрятную бороду, мутные глаза, на то, что осталось от его золотых локонов. Больно – и сладко, словно стоит ей приблизиться, и красота вернется, смоет отчаянье и все исправит. Хотя бы ненадолго…

Рейнар тоже перекатился на бок, оставив между ее спиной и своим животом несколько пядей холодной пустоты.

– Что мы наделали, Рейн? – прохрипела Морра, хоть и понимала, что тратит бесценные секунды наедине. – Он никогда не отпустит Шарку, никогда не оставит в покое твоих детей. А Хроуст…

– Я убью Хроуста. Редрих не знает, что у меня Щит. Он просто посылает меня и воинов Митровиц на смерть, но с Щитом я убью гетмана. Без Шарки будет сложнее, и вряд ли мне удастся вернуться. Но Щит никому из них не достанется. Я…

Морра развернулась к Рейнару. Они больше не двигались и лишь лежали друг напротив друга, как многие ночи в прошлом. Тогда слова были не нужны; они проводили в молчании долгие часы, изучая и лаская друг друга.

Она протянула руку. Кончики пальцев коснулись колючей щеки. Рейнар прикрыл глаза.

– Я сделаю все, что в моих силах. Клянусь, Рейн.

Она обняла его и придвинулась, все явственнее ощущая его запах и дрожь. Веки Рейнара поднялись. Он смотрел на ее губы, поджимая свои, но не отстраняясь. Снова он в ее власти, снова дает решать ей одной…

Морра впилась пальцами в волосы Рейнара и подтянула его к себе:

– Я вправду любила тебя тогда.

Она закрыла глаза и, кажется, ощутила прикосновение к своим губам, короткое, почти невесомое. Был это он или дуновение ветра из окна? Она потянулась к нему в ответ, но губы встретили лишь пустоту.

– Рейн, не уходи!

Он накинул на Морру покрывало и выбежал из комнаты, не обернувшись.

XIX. Промах короля

На полу перед троном собирался мрак. Дар Редриха отличался от других. Поначалу Рейнару казалось, что это отсветы факелов, но чем дольше король играл с Даром, тем ярче разгорались в мути золотые языки. У Шарки и Свортека таких не было. Но Рейнар и не помнил, чтобы кто-то из них играл с Даром, как ребенок с новой игрушкой, подбирая ему подходящую форму, словно в мире не было ничего важнее, словно заклятый враг не начал свое наступление, словно не гремели его барабаны, а эхо Сироткиной Песни не носилось над стенами столицы.

Вновь и вновь король пробовал свои силы: люди, грифоны, какие-то жуткие твари, вороны, как у Свортека, псы, как у Шарки… Но ни в чем Редрих не находил удовлетворения. Взмахом руки он заставлял свое творение исчезнуть, затем снова собирал перед собой, лепил и прогонял, и так сотни раз, пока генералы терпеливо ждали вокруг. Рот Редриха кривился, словно он говорил сам с собой. Возможно, так оно и было. Когда очередной демон в виде мелкого дракона рассыпался в черно-золотую пыль, губы короля неслышно изогнулись в грязной ругани.

– Нет, не то! – бормотал Редрих. – Как ты это делал? Ну? А-а-а… А если так?

– Мой король, – подал голос генерал Олдрих, занявший место Златопыта, – каков будет твой приказ?

Храбрый Олдрих, нужно отдать ему должное – он сделал вид, будто не услышал короля в первый раз.