Отцеубийцы

Вокруг Редриха собирались и другие тени. Не отставая от Хроуста, он призывал героев прошлого. Златопыт, Римрил и Лотто, тоже на грифонах, даже сам король Теобальд, Свортек и многие другие, кого Шарка не могла знать, бросали призрачным Сироткам и хиннам молчаливый вызов.

Рейнар первым бросился вперед, и Латерфольт погнал коня на него.

В мечущемся мраке Шарка следила за взлетающими и опускающимися клинками, пока не поняла, что этот бой может длиться вечно. Стоило одному отсечь другому руку, как на ее месте мгновенно возникала новая. Латерфольт наискось ударил грифона саблей; будь тот настоящим, его голова отлетела бы в реку вместе с ногой Рейнара. Но клинок лишь разрезал мрак, и тот мигом собрался воедино. Рейнар выбросил вперед руку, пронзил шею коня и грудь Латерфольта. Демону хватило пары мгновений, чтобы оправиться от удара и снова наброситься на врага с обеих сабель.

Редрих и Хроуст равны по силе, поняла Шарка, и Голос в ее голове оглушительно рассмеялся, затмив собой все остальное. Она вдруг обнаружила, что и сама смеется, когда меч Рейнара в очередной раз снес призрачную голову егермейстера, а тот, растворившись и появившись снова на том же месте, рассек герцога от плеча до бедра, не причинив тени никакого вреда.

От смеха уже болели ребра и скулы, но Шарка не могла остановиться. Великаны Хроуста оттеснили Рейнара от Латерфольта, но встретили сопротивление уже от грифонов и рыцарей Редриха. Шарка вжималась в камень, пока прямо перед ней мир превращался в одно рваное уродливое пятно.

Хохот не смолкал – и Шарка распробовала в нем искреннее, восторженное удовольствие.

Свортек был доволен: двое тиранов наконец встретились. В мире не осталось ничего, кроме них двоих с ненавистью и болью, причиненной за годы войны, об истоках которой никто уже толком не помнил. Даже теперь они никак не могли выйти из этого круга.

– Довольно!

Тени на мосту послушно рассеялись все до единой. Редрих и Хроуст, дрожащие от усталости, пялились друг на друга в окружении горстки своих людей. «Жалкие», – процедил Голос.

– Петлич! – крикнул Хроуст и взмахнул рукой. Но Петлич не тронулся с места; лук в его руках дрожал. Гетман обернулся: Сиротки толпились позади, но, как и Петлич, не спешили на зов. Шарка не могла разобрать их лиц, но чувствовала: увиденное лишило их чего-то, что все эти годы вело их за гетманом.

Тем временем Редрих отступил к площади. Призрачные грифоны просвечивали и тряслись на ветру: король поддерживал своих демонов из последних сил. Видя, что враг отходит, Хроуст выехал вперед сам, перехватывая в руке знаменитую булаву. Взгляд его без интереса скользнул по Шарке и вернулся к баррикадам.

– Значит, будет так, – пробормотал гетман – и со всей силы ударил коня по бокам, отправляя галопом по мосту.

Солдаты Редриха успели лишь спрыгнуть с моста в воду, когда посланные вперед Сиротки-демоны разнесли укрепления в несколько ударов. Грифоны бросились на них. Римрил, Рейнар и Лотто без усилий кромсали побледневших демонов Хроуста – последние силы гетман вложил в удар по баррикадам. Но его уже было не остановить: дорогу ему расчищал блеклый Латерфольт, а сам Хроуст не отрывал взгляда от ненавистного короля Бракадии. Тому успели вложить в единственную руку меч с волнистым клинком. Онемев, Редрих смотрел, как конь Хроуста падает, сраженный мечом Теобальда, но сам Хроуст успевает соскочить с седла.

Булава и волнистый клинок взлетели в воздух и встретились с оглушительным скрежетом. Шарка поднялась на ноги и бросилась к площади. Никто ее не останавливал: Сиротки остались у оборонной башни во главе с Петличем, а рыцари Редриха – то, что от них осталось, – тоже не спешили на помощь своему королю. Демоны рассеялись, и лишь осколки Даров, как искры от наковальни, разлетались вокруг неуклюжей битвы одноглазого старика и однорукого короля.

«Вот и все», – прошептал Свортек, и раздался негромкий, удивленный крик.

Железный кулак с шипом утонул в груди Редриха. Янтарные глаза широко раскрылись. Схватившись за руку Хроуста, король пытался вырвать оружие из своей груди, но Хроуст оттолкнул его. Великий Редрих, воинственный и прямой, превращенный войной и предательством в труса, упал и затих у ног гетмана, сжимая в руке булаву. Он свернулся в клубок, совсем как ребенок, и на миг Шарка ощутила странный укол печали. Но возникшая перед ней последняя улыбка Рейнара и косой шрам, перечеркнувший прекрасное лицо Морры, избавили ее от жалости.

«Редрих, брат мой…» Никогда она еще не слышала Свортека таким мягким, словно он пытался дозваться до друга.

Хроуст стоял над телом Редриха, наблюдая, как из врага вытекает жизнь, а затем опустился на землю и уронил голову в ладони. Шарка приблизилась, осторожно взяла старика за плечо. От ее прикосновения Хроуст медленно, из последних сил оглянулся. Белый глаз потух и помутнел, как в тот день, когда он ослеп. Гетман тепло улыбался, словно не Шарка, а кто-то из близких стоял перед ним.

– Прости, что так долго, – услышала она его шепот, – прости, что тебе пришлось через это пройти…

– Кому ты говоришь это? – спросила Шарка. – Мне?