Отцовская скрипка в футляре (сборник)

Но в тот миг Яблокову стало жутко, как в тот момент, когда на остановке вперился в него взглядом Чумаков. Кузьма Филиппович лишь сейчас осознал, что брань и проклятия Юрия на голову Чумакова и намерение уехать — это вовсе не пьяная болтовня. Что между Чумаковым и Юрием пробежала черная кошка. Нет, разверзлась пропасть вражды и ненависти. И ничто и никто не наведет моста через эту пропасть.

Они уже стояли у распахнутых заводских ворот. Их створки дергались и скрипели на ветру, будто где-то вдалеке выли собаки. Яблокову в третий раз за этот вечер сделалось жутко. И стало боязно отпускать от себя Юрия, у которого что-то неладное в душе…

Яблоков коснулся рукой плеча Юрия и сказал с теплотой:

— Ты вот чего, Юрий Павлович, ты, это самое… Может, проводить тебя до дому? А то шоссейка, машины. Не ровен час, наскочит кто сослепу в метели. На грех, как говорят, мастера нет…

— Спасибо, дядя Кузьма, — тоже растроганно ответил Юрий. — Я заговоренный от всех напастей. И от ветра, и от машин на шоссе, и от… товарища Чумакова. Мать любит поговорку: «Семь лет беды нет — еще семь не будет…» Так что, все будет нормально. А разговор наш не бери в голову. Под газом я все-таки. В общем, все нормально.

Помахав Яблокову рукой, Юрий двинулся по шоссе, и снежное крошево сомкнулось за ним, будто штора на окошке упала. Яблоков шел по заводскому двору и все не мог унять в душе ноющую тревогу: чего все-таки не поделили Юрий Селянин с Чумаковым? Хоть и свел Юрий все вроде бы к пустому: наболтал, мол, спьяну. Не бери в голову. А как не возьмешь? Когда по всему видно, далеко зашло между ними. А вот с чего бы? По службе Юрий Чумакову не ровня и уж никак не помеха. Может, девку или бабу какую не поделили? У Юрки — дело молодое — кровь играет. А Федор Иннокентьевич — мужик и собой видный, и в самом соку… Такие и до молодых баб охочие, и девку не пропустят мимо. Не иначе как замешана юбка. Что еще может быть другого?

Шагая между грудами присыпанных снегом бревен в изголовьи лесотаски, мимо похожих ночью на обгорелые срубы штабелей уже напиленных досок, Яблоков машинально покосился на окна конторы. В кабинете Лукова — темень. Может, в лесопилку пошли вдвоем с Чумаковым. А может, Чумаков нагрянул неожиданно, и Луков еще в пути, вызванный из дому.

С этой мыслью Кузьма Филиппович поднялся на высокое крыльцо барака, где коротали ночи дежурные слесаря.

С крыльца как на ладони был виден кусок возвышавшейся над заводским двором шоссейки. А глаза у Кузьмы Филипповича были еще острые, да и ветер поутих, снежная сетка поредела, и Яблоков увидел, как вскинулись над дорогой яркие сполохи фар, а потом разобрал шум мотора и силуэт промелькнувшего на бешеной скорости бортового ГАЗа с кузовом, крытым брезентовым тентом.

Яблоков знал, что в поселке грузовичков с крытыми брезентом кузовами всего два. Один на товарном дворе станции Таежногорск. Водил его дальний родственник Кузьмы Филипповича Степан Касаткин. Другой, разгонный, — в гараже ПМК высоковольтников. У него вроде бы даже не было и постоянного шофера. За руль его часто садился инженер-автомеханик Игорь Петрович Постников.

«Разве можно при такой малой видимости так газовать, — подумал Яблоков, стоя на крыльце. — Отчаянный какой-то за рулем, вовсе отчаянный. Не сносить ему башки при такой езде. Неужели Степан так лихачит? Не приведи господи, и сам не соберет костей, и если наскочит на кого…

Кузьма Филиппович заспешил в дежурку. Первым делом подкинул в печурку опилок и нарубленных из горбылей полешек. Посидел на корточках перед разрумянившейся печкой, достал из ящика кусок войлока, молоток, щепоть сапожных гвоздиков и уже собрался латать обивку на входной двери, но тут услыхал на заводском дворе рокот автомобильного мотора, топот ног, смех и голоса.

«Вечерняя смена отработала, — понял Яблоков. — Сейчас Володька Поляков повезет их по домам».

Кузьма Филиппович накинул на плечи полушубок и вышел на крыльцо. Овладело вдруг любопытство узнать, провожает ли смену Чумаков. Торопился ведь к пересменку.

И все-таки Яблоков замешкался. Машина с будкой в кузове, заменявшая на ДОЗе автобус, уже тронулась, и Кузьма Филиппович лишь проводил взглядом остывший уголек стоп-сигнала.

Двор опустел, и в темноте скорее угадывались, чем просматривались груды хлыстов, штабели досок. Окна лесоцеха были черными, нежилыми.

«Где же Федор-то Иннокентьевич? — встревожился Яблоков. — Уж не стряслось ли чего? Своими ногами да еще по такой погоде товарищ Чумаков ходить не привыкший».

Яблоков решил обождать еще минут десять, и если Чумаков не объявится, пойти к дежурному мастеру: может, снарядить кого на розыски начальника.

Но едва Яблоков шагнул с крыльца, как над черным заводским двором взметнулся к черному бездонному небу истошный женский вопль:

— Ой! Задавили, душегубы, сердешного! Размозжил злодей колесом головушку…

Яблоков дернулся, как от удара электрическим током. В глазах зарябило от множества людей, бежавших по двору.

«Юрия? Или Чумакова?!» — ахнул он.