Отцовская скрипка в футляре (сборник)

— Был я, значит, в ту ночь в гараже дежурным. Автобуса у нас нет, людей развозим на грузовой с будкой в кузове. В одиннадцать пересменок на заводе, подал я во двор свою карету. Сели в нее люди, и двинулся я к Катиному логу. Там я высаживал Агафью Мохову… Ехать было тяжело, видимости никакой. Тянул я всего километров на сорок. Проехал минуты две — это чуть больше километра от ворот завода, и тут показалось мне, что на дороге что-то чернеет вроде. Я подумал: уж не березу ли ветром своротило? Притормозил, направил фары. Нет, береза на месте, а рядом с ней поперек дороги чернеет не то человек, не то зверь. Остановился я, значит, выскочил из кабины, стучусь к своим пассажирам в будку: ребята, мол, лежит кто-то на дороге. Ну, повыпрыгивали, присмотрелись: человек лежит, прильнул к гравию, как к подушке. Кинулись мы к нему — и тут сзади бортовой ГАЗ с кузовом под тентом. На такой скорости шарахнул что нас всех только ветром обдало, а он — колесом по лежачему. Того беднягу аж вдоль дороги развернуло. Кровь растеклась по шоссе… Добежали мы до него, ахнули — Селянин Юрий. Пульса нет…

Поляков с усилием выровнял дыхание, долго молчал, видно, снова был мысленно на той дороге.

— Потом я уже узнал, что это Степан Касаткин так его… Только если по правде, то у Касаткина хотя и большая вина, что пьяный гнал километров восемьдесят, а есть хоть маленькое да оправдание. Из-за моей машины не мог он видеть лежавшего Селянина, обогнул он меня правильно, а затормозить уже не поспел, я ведь до Селянина не доехал метров десять…

— Выходит, Владимир Семенович, шоферские права Касаткину, правда, не на блюдечке, но вернули не совсем зря, — с усмешкой заметил Денис, — коли, по вашим же словам, не мог он видеть лежавшего Селянина.

— Нет! Виноват Степан, и крепко. Нас всех он не мог не видеть. Гнал с такой скоростью, что половина моих пассажиров могла на шоссейке остаться.

— Владимир Семенович, то, что могло случиться, но не случилось, закон в вину не ставит. Значит, «скорую» и милицию вызывали сами рабочие?

— Всех опередил Федор Иннокентьевич Чумаков. В ту ночь он какими-то судьбами оказался на заводе. Он и вызвал. Только зачем? Могильщик требовался — и больше никто.

— А когда вы повезли людей по домам, видели вы Чумакова во дворе или в цехе?

— Нет, не заметил.

— Не обратили внимания, в кабинете директора вашего завода были в тот момент освещены окна?

— Вроде бы нет. Стояла темень.

— Когда же в тот вечер вы впервые повстречали Чумакова?

— А когда он прибежал на место происшествия… Хоть и здоровый мужчина, а не хуже наших баб, только что в голос не причитал. Больше всех суетился над Юрием. Даже искусственное дыхание делать начинал. Хотя всем ясно было — это без толку. А потом, когда лейтенант Сомов и доктор Шилов прибыли, он все им твердил про то, как Юрий Селянин сильно пьяным был в вечернем кафе и на ногах не стоял… А еще очень злился на Степана Касаткина. Меня в погоню за ним послал и кричал, что таких мерзавцев, как Касаткин, без суда расстреливать надо на месте. Мне капитан Стуков пенял потом, что не должен был я с места происшествия уезжать, поскольку лейтенант Сомов фиксировал следы случившегося.

— Владимир Семенович, дело прошлое, скажите откровенно, лейтенант Сомов был в нетрезвом состоянии?

— Да, припахивало вроде бы от него. Позже я узнал, что сына он женил как раз. Так что вызвали его со свадьбы.

— Вы подписывали протокол осмотра места происшествия?

— Вроде подписывал чего-то.

— Как по-вашему, все в нем точно указал лейтенант Сомов?

— А чего там указывать-то? Береза эта и сейчас на месте. Я уж говорил вам, Селянин лежал возле нее. А следы? На гравии, да еще в метель, какие там следы.

Денис внимательно слушал Полякова, но в памяти неожиданно очень отчетливо прозвучал, казалось, позабытый уже голос сержанта Родченко — водителя газика в райотделе:

«Чему тут меняться, да еще сильно? Пожалуй, против того только та перемена и есть, что в заплоте ДОЗа, вон там, за кюветом, дыру заделали. А тогда торчала, человек в нее свободно пролезть мог, даже и с плахой».

Еще не полностью осознав важность этой неброской, на первый взгляд, подробности, Денис спросил:

— Значит, никаких особых примет и следов? И заводской забор был в полном порядке, и снежный наст нигде не нарушен?

Поляков сначала удивленно, потом как бы ошарашенно посмотрел на следователя и даже ладонью себя по колену прихлопнул:

— А ведь правильно, язви тебя! Напротив той березы в заводском заборе дыра торчала, ее вскорости после всего заделали. А что до наста? Так был он порушен, и крепко. Бросилось мне в глаза и мужикам тоже, что в кювете, опять же аккурат напротив березы, яма чернела, ровно в ней медведь кувыркался. Или застрял человек. Я еще подумал, что Юрий Селянин по пьянке в кювет свалился, выбрался и на дороге отлеживался.

«Дыра в заборе. Чернела яма в сугробе… Черные дыры в космосе — загадки науки», — вроде бы без связи с рассказом Полякова подумал Денис, но спросил деловито:

— А еще каких-либо следов в кювете не было?

— Да вроде бы ничего не видел. Хотя, я вам говорил уже, пуржило, могло и замести.