Отцовский крест. Скорбный путь. 1931–1935

Всего нужно было уплатить около пяти тысяч. Сейчас такая сумма показалась бы незначительной, а тогда полгорода с трудом собрали половину ее, и это можно было назвать подвигом самоотвержения. Отложенное на смерть, на какие-то необходимые расходы давали в долг, не зная, смогут ли получить обратно. Полуголодные урезывали у себя необходимое. Нередко случалось, что люди, никогда не ходившие в церковь, тоже отрывали от себя и передавали через своих знакомых специально на уплату налога. Первую половину,! около двух с половиной тысяч, собрали вовремя, хотя значительную часть этой суммы в долг. Уплатить-то уплатили, но сразу же начали ходатайствовать о снижении налога.

Старый собор в ходатайстве не участвовал. Кроме того, что приход там значительно богаче, само здание, а следовательно, и налог, были меньше, и они имели возможность заплатить. Пришлось хлопотать самим, а кроме о. Константина заниматься этим было некому.

Чтобы обосновать свое ходатайство, нужно было привести какие-то данные, найти неправильность в исчислении налога, а это оказалось трудно. Фининспекторы упорно уклонялись от объяснений того, на каком основании начислен такой налог, ссылались друг на друга. Много раз приходил о. Константин и всегда получал уклончивый ответ: то расчет у сотрудника, уехавшего в командировку, то командировку продлили, то сотрудник вернулся, но расчет оказался не у него, а у того, который только что уехал. Невзирая ни на что, о. Константин все ходил и ходил, все больше и больше убеждаясь, что самый вид его становится ненавистным работникам финотдела.

Зима шла в тревоге и беспокойстве. Беспокоились и о соборе, и об о. Сергии. От него прекратились и письма. До сих пор он писал аккуратно, три дня без писем были редки, а тут. вдруг перерыв затянулся на недели. Понятно, что беспокойство детей возрастало с каждым днем.

Вечером накануне заговенья Соню остановила мать Маргарита, одна из двух монахинь, живших в задней комнате у сестер Кильдюшевских.

– Что-то вы долго не приходили, а мы за это время чуть не умерли, – сказала она. – Заходите.

Беда к старушкам подкралась неожиданно. Правда, все давно замечали, что Людмила Михайловна худеет и теряет силы; что она почти не встает со своего кресла, но не придавали этому значения; и она, и другие объясняли это распространенной в то время хронической малярией. Больше заботила младшая, Александра Михайловна, у которой время от времени случались тяжелые сердечные припадки. Никто не знал, что у Людмилы Михайловны давно была большая язва на спине пониже поясницы. Показывать ее врачам она стеснялась, не говорила и сестрам. Пока была жива старшая, Аполлинария Михайловна, о язве знала только она. После ее смерти пришлось открыть Юлии Михайловне. Они вдвоем ходили в баню, в номер, и там сестра обмывала больное место, поливая из чайничка. Не вызывало у них опасений даже то, что язва увеличивалась и достигла размеров большой тарелки.

Вдруг, когда Людмила Михайловна грелась у печки, стоя к ней спиной, из язвы хлынула кровь; широкой струей залила белую печь, потекла по полу. На крик Юлии Михайловны прибежали обе квартирантки-монахини. Поднялся переполох. Нужно оказать какую-то помощь больной, бежать за врачом, а тут рядом задыхается Александра Михайловна: от волнения у нее начался сильнейший сердечный приступ.

Когда Соня пришла к старушкам, у них в двух комнатах через перегородку лежали две больные, и неизвестно, чье положение было серьезнее. Юлия Михайловна, едва ковыляя на подагрических ногах, разрывалась между обеими. Много помогали квартирантки, но и Соне хватало дела. А для нее самой это чужое несчастье явилось почти спасением, избавляя от тяжелых мыслей в одиночестве.

Наташу в это время добрые люди устроили на работу; ее Целый день не было дома. Вдобавок она еще не умела соразмерять свои силы, страшно уставала и, если не приносила Работы на дом, едва пообедав, засыпала мертвым сном. Не Меньше уставал и о. Константин, он тоже был занят с утра до вечера. Едва окончив утреннюю службу и управившись с требами, он опять и опять шел в финотдел, добивался, чтобы показали расчет. Не показывая никакой инструкции, ему называли баснословные необоснованные цифры. Эти цифры не выдерживали простой арифметической проверки – при подсчете суммы получались во много раз меньше той, которую требовали с собора. Это было уже кое-что. Подготовив несколько вариантов таких необоснованных расчетов, от собора написали ходатайство митрополиту Серафиму Саратовскому, а другой экземпляр, через него же, направили в Москву митрополиту Сергию. Теперь оставалось только ждать.

Между тем подходил срок уплаты второй половины налога, а платить было нечем.

Все эти дни Соня оставалась одна, занятая хозяйственными хлопотами, которые отнимали не так много времени и не мешали тяжелым мыслям. С тех пор, как незачем стало ходить к тюрьме, она чувствовала себя бесполезной. Зато теперь, покончив самое необходимое, она шла к больным и проводила там чуть не целый день. Ее встречали с радостью, не только как помощницу, а и как дорогого родного человека.