Отцовский крест. Скорбный путь. 1931–1935

Шли годы, а ощущение, что он не умер, все оставалось. Сколько раз то один, то другой из детей видел его во сне. Содержание снов было самое разнообразное, но начинались они всегда одинаково: «До сих пор мне только снилось, что папа жив, а вот теперь не во сне, а наяву он пришел, живой».

После отпевания осталась еще тяжелая обязанность – сообщить Мише. Они-то здесь все-таки втроем, и кругом люди им сочувствуют, стараются как-то рассеять их скорбь, а он – один.

Миши в то время уже не было в Острой Луке. Он проработал там до осени, а осенью отправился в Чапаевск и устроился землекопом на заводской стройке – самая тяжелая и низкооплачиваемая работа, другой для него не было. Но и там ему не пришлось долго работать: подошло время идти на военную службу. Как лишенца, его взяли не в армию, а в так называемое тыловое ополчение – на работы где-то около Гомеля.

Долго думали, как написать, чтобы хоть немного подготовить Мишу к тяжелому известию. Не было смысла начинать с наводящих слов, годных только тогда, когда известие передается лично. Почувствовав недоброе, он все равно не станет читать по порядку, а сразу найдет основное. Так лучше с основного и начать, а уж потом написать что-нибудь утешительное. А как же подготовка? Решили сделать то, о чем читали только в книгах, и что раньше считали для себя таким же неуместным, как скажем, креп на шляпе, – сделать траурную кайму на конверте. Не широкую, чуть пошире тех, что иногда делались, как отделка, чтобы не очень бросалось в глаза, а все-таки настораживало.

Почему-то написать это письмо вызвалась Наташа, а Соня и о. Константин не возразили. Наташа уселась на крылечке с бумагой и карандашом и задумалась», а Валя тут как тут, пристроилась около нее.

– Ты чего делаешь? О чем думаешь?

– Да вот думаю, как письмо Мише написать, как сообщить, что у нас плохое есть.

– А что у нас плохое?

– Как что? Вот о. Сергий умер.

– Его Боженька к Себе взял. А разве у Боженьки плохо?

Вот тут и потолкуй о ней! Ведь права!

Миша потом рассказывал, что получив письмо, ушел в лес и там наедине переживал свое горе.

Известие о смерти о. Сергия с диагнозом «плевропневмония» было получено от администрации Челябинской тюрьмы по старому адресу – тому, откуда он был взят. Его-то в тот памятный день и принесла старая хозяйка Марина Михайлов на в собор о. Константину.

Интересна одна подробность. Уходя утром в храм, о. Константин в первый раз за все время служения забыл дома свой священнический крест. Второй раз он забыл его через два с половиной года, в день, вечером которого его арестовали.

В это ли время или несколько позднее к двоюродной сестр» о. Сергия, Серафиме Серапионовне, заехала знакомая матушка. Она только что вернулась от высланного мужа и заехала по его поручению. Оказывается, этот батюшка и еще некоторые были в Челябинске одновременно с о. Сергием; он чуть ли даже не присутствовал при его смерти. Батюшка проси передать родственникам о. Сергия, что они, его товарищи, как могли, по памяти, отпели умершего. Потом собрали оставите ся после него вещи и отправили в Пугачев. Но адреса у них не было, лишних денег, конечно, тоже, поэтому отправили не почтой, а по железной дороге, малой скоростью. Об этом батюшка тоже просил известить детей о. Сергия, чтобы они могли получить посланное.

А как получить? Серафима Серапионовна сама не знала их адреса, а когда через других родственников, наконец, со общила племянникам, прошло более полугода; вещи по железнодорожным правилам, должны были уже продать как невостребованные. Конечно, это правило не всегда точно соблюдается. Если бы вещи начал искать кто-то опытный и настойчивый, можно бы потолкаться и туда, и сюда, где-нибудь, пожалуй, и выгорело бы. Но у Сони, которой пришлось взяться за это дело, не было ни опыта, ни, откровенно говоря, желания. Что там вещи, если нет того, кому они принадлежали! Жалко было не самые вещи, а то, что они пропали попусту. Гораздо лучше было бы, если бы ими воспользовался кто-то из товарищей отца, кому они в тех условиях были бы полезны.

А главное, хотелось узнать совсем не о том. Батюшка, вероятно рассказывал жене и какие-то подробности о последних днях жизни о. Сергия, но написать об этом было нельзя. Оставалась надежда когда-нибудь встретиться с теткой и расспросить у нее, что ей известно.

Встреча произошла несколько лет спустя. За это время Серафима Серапионовна сама много пережила и, если она что и знала раньше, то теперь все забыла. Забыла даже и то, что кто-то к ней приезжал.

Только два факта остались ясными из этого сообщения. Во-первых, что умирающий все-таки не был абсолютно одинок, были около него люди, сочувствующие ему, перед кем он мог в последний раз излить душу, исповедаться. А во-вторых, что его отпели два раза: один раз кратко, но в первый же день, над телом, а другой – полностью, но заочно, на девятый день. Впрочем, тогда подобные случаи, пожалуй, были и не очень редки. Только редко о них узнавали.