Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

– Вот вам человек, а вот – другой. – И отец Матвей рассказал об обновленце Василии Коблове, который незадолго перед тем приезжал не то в Сызрань, не то в Саратов, в галифе, с наганом и… в митре.

Была уже середина дня, когда С-вы наконец подошли к перевозу. Собственно того, что называли перевозом – маленького пароходика с двумя баржами-паромами на буксире, в этот день не было, просто у берега ожидали большие рыбацкие лодки, забиравшие человек по пятнадцать – двадцать пассажиров с багажом. Две лодки грузились одновременно. «Батюшка, иди сюда, здесь свои, у нас на том берегу и лошадь есть!» – крикнул от дальней лодки Павел Яшагин, крепкий мужик лет тридцати с небольшим.

Ближняя лодка уже кончила грузиться и пошла вверх по Воложке, в обход острова. Скоро отчалила и вторая и направилась прямиком через остров. Перевозный пароходик с громоздкими баржами не смог бы сейчас пройти здесь, но проток, прорезавший остров, был еще достаточно широк и глубок, и лодочник, экономя время и силы гребцов, направил лодку именно туда.

Как хороша Волга в ясный июньский день! Половодье уже кончается, вода убывает, но все еще стоит высоко. Только несколько дней назад показалась вершина лесистого острова, на восточной стороне его, обращенной к Духовницкому, чуть видна из воды длинная песчаная отмель. Мутная волжская вода на солнце сверкает яркими искрами. Лодку чуть покачивает, вода рядом. Хочешь – можно умыться, освежить пропыленное, разгоряченное лицо; можно напиться из пригоршни или запить мягкой мутноватой водой дорожный завтрак: на берегу редко кто ел как следует, торопились закончить дела и переехать на свою сторону, чтобы засветло вернуться домой. Да если и не пить и не умываться, все равно от воды веет свежестью и прохладой, разгоняющей усталость и сон. Когда лодка идет протоком, с берега доносится аромат цветов, распускающихся чуть не в самой воде. Да вон, на отлогом берегу калина, вон куст шиповника, они в полном цвету, хотя воды около них еще по колено.

Не удивительно, что люди на лодке почти всегда бывают в хорошем настроении. Конечно, если не считать таких, как вон тот «степной» мужик, который всего во второй раз в жизни (туда и обратно) переезжает через Волгу и с тех пор, как вошел в лодку, считает себя обреченным почти на верную смерть. Остальные мирно разговаривают, рассказывают разные случаи. И не беда, если в это время заговорят и о Волге, когда она не такая тихая и ласковая, а бурная и жестокая. Это все равно что, сидя зимним вечером у жарко натопленной печки, слушать рассказы о степных буранах, засыпающих целые обозы.

На этот раз говорили о двух лодках, перевернувшихся во время бури два дня назад. Одна опрокинулась недалеко от берега, когда ветер уже начал стихать. С нее удалось спасти всех, кроме рулевого, который не успел вовремя разуться и сбросить толстый пиджак. С другой не спасли никого.

Да, хорошо было ехать протоком, а вскоре после того, как вышли из него, беззаботное настроение нарушилось. Многие, в том числе и остролукские рыбаки и лодочник, внимательно смотрели на маленькую, с темными краями тучку, показывавшуюся из-за левого берега.

– А ведь туча-то с полосой! – озабоченно сказал кто-то.

«Полоса» – это шквал, внезапно налетающий среди тихого, ясного дня. Обыкновенно он предшествует дождевой туче, которую гонит, и на земле несет с собой целую массу песка и пыли, образующих темную полосу, ограничивающую тучу. Соне года три-четыре назад пришлось однажды попасть в такую «полосу» на берегу, на песках, по дороге из Духовницкого в Острую Луку. Тогда она ехала еще с матерью, и их возница, Сергей Евсеевич, заметил тучу, выпряг лошадей, поставил их спиной к ветру и укутал их морды мешками, а матушке и Соне посоветовал хорошенько укрыться большим брезентом, покрывавшим повозку, даже сам старательно подоткнул его края. Но и сквозь брезент было слышно, как бушевал ветер, с какой силой бились в брезент поднятые ветром песок и мелкие камешки. А когда все кончилось, с рассеченного лба у Сергея Евсеевича бежала струйка крови. Он тоже было завернулся в чапан[68], сидя на козлах, но испуганные лошади начали биться, грозя опрокинуть повозку; он сошел и успокоил их. В это время ветром подняло доску, заменявшую козлы, и ударило его в лоб.

Вот что бывает на берегу, а на воде…

– Давай, ребята, греби сильнее! – скомандовал Павел Яшагин. Павел – исконный рыбак, каждый год с начала до конца половодья он день и ночь на воде, попадал во всякие переплеты на десяти-двенадцатикилометровой шири разлившейся по займищу Волги. Не беда, что он небольшого роста, на воде это даже удобнее, зато он плотный, ловкий, прочно сбитый, словно весь состоит из мускулов, и он не может не распоряжаться, если видит, что лодочник растерялся.

– Ну-ка, наши, рыбаки! А духовницкие есть? Садитесь в весла, по двое на весло, еще двое берите доски со дна, гребите, может быть, еще доплывем.