Отцы

Я понятия не имел, чем отличается плавучий пластилин от застывающего, однако же приказчица в детском магазине, как выяснилось, прекрасно знала, что ты имела в виду. Эта женщина выдала мне две пачки плавучего пластилина и пачку пластилина, застывающего в духовке, сказала, что этого девочке должно хватить на неделю, и взяла с меня денег столько, сколько положено у нас государством на среднюю пенсию для стариков.

Еще, приехав в московскую квартиру, я выяснил, что вы с дедушкой и бабушкой не просто уехали на дачу, а уехали на моей машине. Я позвонил тебе сказать, что задержусь немного и что вообще мой приезд будет зависеть от расписания электричек.

– Поезжай лучше на такси, – посоветовала ты. – Бабушка говорит, что ты все равно не умеешь ездить на электричке.

Но я решил, что нужно подать тебе пример скромности. Я приехал на станцию, тридцать минут искал билетную кассу, потом еще двадцать минут искал выход на платформу, наконец еще двадцать минут ждал поезда, чтобы в назначенное время увидеть, как моя электричка подъезжает не к той вовсе платформе, на которой я ее жду, а к параллельной, по ту сторону железнодорожных путей. Это была последняя электричка в нашем направлении перед четырехчасовым перерывом. И мне пришлось ехать на такси.

Я звонил тебе. Ты говорила:

– Бабушка у нас профессор, она все знает и никогда не ошибается. Она же говорила, что ты не умеешь ездить на электричках, а ты не поверил и потерял столько времени, что я уже успела два раза посмотреть мультик про Спанчбоба.

Таксист подвез меня к самой калитке. Бабушка и дедушка деликатно удалились в дом, и калитку открыла мне ты собственноручно. Одета ты была в резиновые сапоги, замызганные спортивные штаны и куртку, которая и в прошлом-то году была тебе маловата, а в том году рукава едва доходили до локтей.

– Папа! – восторженно прокричала ты, раскрыла мне объятия, вспрыгнула мне на шею, поцеловала в щеку и тихонько прошептала на ухо: – Пластилин привез?

Я привез пластилин. И плюшевого дракона Стича, в которого мы с тобой все время играли, я привез тоже. Так что у меня не было возможности узнать, радовалась ли ты мне, пластилину или плюшевому дракону Стичу. Пластилин ты немедленно спрятала. Причем от себя самой. Ты сказала, что пластилин должен быть спрятан подальше, иначе ты слишком быстро его израсходуешь. А с драконом Стичом (в моем исполнении) и драконом Тарапаларопом (в твоем исполнении) мы пошли в сад и стали играть в прятки.

Про все считалки ты знала, с кого надо считалку начать, чтобы мой Стич водил, а твой Тарапалароп прятался. Иногда ты использовала в качестве считалки алфавит и тоже прекрасно знала, что из двоих играющих водить выпадает тому, с кого начинаешь считать.

– «А», – ты тыкала пальчиком мне в грудь, – «бэ», – указывала пальцем себе в нос.

Буква «я» приходилась на меня, и водить выпадало мне.

– Ты начинаешь считалку всегда с меня, – возмутился я. – И поэтому я всегда вожу. Так не честно.

– Пожалуйста, – ты пожала плечами. – Давай начнем считалку с меня.

Неожиданным образом, хоть на этот раз ты и начала с себя, водить все равно выпало мне. Ты просто выпустила из алфавита букву «ё», заявив, будто эта буква необязательная.

Мы играли часа два. Ты смотрела, как я со Стичом в руках лазаю по кустам и ищу притаившегося где-то в ветвях Тарапаларопа. Ты смотрела и счастливо смеялась. И бабушка говорила мне, что будто бы однажды спросила тебя, отчего ты так счастливо смеешься. А ты будто бы ответила: «Я смеюсь, потому что люблю тебя». И, честно говоря, мне приятно было думать, что вот я лазаю по кустам, а девочка моя смеется счастливо оттого, что меня любит.

Наконец я взмолился, что не могу больше лазать среди кустов, и ты милостиво повела меня показывать, как научилась карандашом на листьях каприфоли записывать «всем давно известную японскую песню про Кенси». Ты отрывала листья, быстро-быстро чертила на них карандашом каракули, похожие на иероглифы, и напевала песенку, весьма похоже подражая японскому языку. Когда очередной листок заполнился иероглифами, ты сказала:

– Повтори.

– Я не могу повторить, – отвечал я голосом Стича. – Я не понимаю иероглифов.

– А вот я сейчас воткну тебе в нос карандаш, и ты станешь понимать все иностранные языки и даже язык птиц.

С этими словами ты воткнула в нос дракону карандаш, и я порадовался, что это все-таки Стич, а не я, должен был читать японскую песенку с листа каприфоля.