Отцы

— Отнюдь не собираюсь преувеличивать, — продолжал Брентен, — но предвыборная борьба будет весьма ожесточенной, поверьте мне. А уж на нашу партию все накинутся, как цепные псы. Быть может, эти выборы имеют большее значение, чем мы думаем. Быть может, мы стоим перед осуществлением наших целей. Если принять во внимание, что на последних выборах мы получили тридцать один процент парламентских мандатов…

— Голосов, — поправил Игельбринк, заместитель председателя.

— Хорошо, голосов, — согласился Брентен. — Следовательно, на предстоящих выборах мы вполне можем рассчитывать на большинство мандатов. И тем самым с теперешней системой было бы покончено.

И Карл Брентен умолк, обведя присутствующих взглядом победоносного полководца. Он знал, что его слова произведут впечатление; они и на него самого произвели впечатление, когда он их услышал сегодня от Луи Шенгузена, секретаря союза рабочих табачной промышленности. И он не ошибся. Лишь Пауль Папке плаксиво проворчал:

— А как же наш вечер в честь выплаты сбережений? А как же маскарад?

— А что с ними случится? — запальчиво ответил Брентен. — Вечера, само собой, состоятся. Почему бы им не состояться? А маскарад мы отложим. Если выборы будут в конце января, то перебаллотировка — в феврале, даже в начале февраля. Значит, в конце февраля мы устроим и маскарад.

— Быть может, это будет уже праздником нашей победы и свободы, — сказал Игельбринк, на которого слова Брентена, по-видимому, особенно подействовали.

— Я все-таки никак не возьму в толк, — начал опять Пауль Папке, — в чем заключается это «большое, исключительное значение». Правильно я цитирую, Карл?

— Неужели это так трудно «взять в толк»? — огрызнулся Брентен. — Я хочу сказать, что в ближайшие недели нам придется посвятить себя политической борьбе. Социал-демократическая партия стоит перед серьезной, решающей задачей. Все мы члены партии. Поэтому я думаю, что на некоторое время дела ферейна должны отойти на второй план и уступить место партийной работе.

— Правильно! — воскликнул Генрих Игельбринк.

Бреннинкмейн и Хардекопф тоже кивнули в знак одобрения. Пауль Папке поднялся.

— Та-а-к, да-да, понимаю. Конечно, все это необходимо. Крайне необходимо. Но меня — увольте. У меня столько дела, что голова кругом идет. Вы сами знаете… постановки сказок в театре… Кроме того, к праздникам готовят новые инсценировки «Парсифаля» и «Гугенотов». Да еще и «Риенци» в придачу. Я совершенно замотался, сам не свой. Так что от политической работы прошу меня освободить.

Неподражаемым жестом вытащил он из жилетного кармана золотые часы, и, когда крышка, щелкнув, отскочила, он сделал испуганное лицо и воскликнул:

— Боже ты мой, опять опаздываю. Многоуважаемые господа, дорогие друзья, вы меня извините, но у меня нет больше ни минуты времени… Прощай, Карл, прощайте! Да, что я хотел еще сказать… Как насчет субботнего ската — встретимся?

— А разве у тебя есть время?

— Постараюсь вырваться, постараюсь…

— Мы соберемся, — ответил Брентен, а Хардекопф подтвердил его слова кивком.

— Значит, я попытаюсь. Приду… Скорее всего… Буду! Непременно буду! — И Пауль Папке умчался в городской театр.

— Нам надо обсудить еще некоторые вопросы в связи с вечером выплаты сбережений, — начал Генрих Игельбринк, занявший место председательствующего Пауля Папке.

— Полагаю, — продолжал Игельбринк, — что мы наскоро организуем этот праздник, а затем до окончания выборов отложим все ферейновские дела.

— Правильно, — согласился Карл Брентен. — Известим всех членов ферейна, почему в ферейне на какое-то время приостановятся дела; надо, чтобы у каждого оставалось время для политической работы.

— Согласен! — сказал Игельбринк.

Затем обсудили, какой оркестр пригласить и какую сумму ассигновать на детские подарки, кого выпустить на роль затейника и каких исполнителей привлечь для художественных номеров. Ферейновский казначей Иоганн Хардекопф сделал свой отчетный доклад, распорядитель по части развлечений Карл Брентен сообщил о закупке хлопушек, бумажных шапок, елочных украшений и предметов, необходимых для убранства зала. Когда Брентен сказал, что купили елку высотой в семь метров, все шумно выразили свой восторг. И то, что Брентен договорился со своей племянницей Алисой, согласившейся исполнить несколько популярных арий из оперетт, таких, например, как «Кто нам верит» из «Цыганского барона» и «Меня называют сельской невинностью» из «Летучей мыши», — тоже было принято с усмешкой удовольствия.

Когда заседание окончилось, Хардекопф и Карл Брентен, которым было по пути, вышли вместе.

— Ты меня сегодня очень порадовал, Карл, — начал старик Хардекопф.

— Чем это, отец?

— Тем, что ты так решительно подчеркнул и сумел отстоять необходимость политической работы. В последние годы о ней как-то вовсе стали забывать. Я имею в виду у нас, в ферейне. Очень хорошо, что о политике опять вспомнили.

— Я уже просил включить меня в предвыборную кампанию, — важно сказал Брентен.

— А у вас в цеху по-прежнему устраиваются чтения? — спросил Хардекопф.