Отцы

— Так-так, — сказала Фрида. — Не подпустит! К грязи, которую она разводит, она, во всяком случае, охотно меня подпускает. Только к грязи она меня и подпускает. Я обязана убирать вашу комнату, проветривать и стелить вашу постель, варить вам жратву и, кроме всего прочего, еще быть у твоей Гермины на побегушках.

— Но теперь, в ее положении…

— В ее положении? Потеха, да и только! На пятом месяце! Да я на девятом, за две недели до первых родов, на фабрике работала, а она на пятом не может комнату подмести! Смешно! Кривляние это все, лень, самовлюбленность. Ей бы надо выйти за барона, чтобы он окружил ее целым штатом прислуги. А я ей не прислуга, запомни хорошенько.

— Этого, конечно, от тебя никто не требует, — ответил Людвиг, окончательно присмиревший при виде взволнованной и разгневанной сестры. — Но считайся с ней все-таки…

— А со мной кто-нибудь считается? Кто со мной когда-нибудь считался? Я не злой человек, ты это очень хорошо знаешь, но помыкать собой не позволю. И это мое последнее слово. Ищите себе комнату, и чем быстрее найдете, тем лучше. Я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Нельзя в одну квартиру втиснуть две семьи, пусть даже родственников. Из этого никогда ничего хорошего не получится.

— Я поговорю с Герминой, — робко сказал Людвиг. Но прежде, чем вернуться к своей Гермине, он присел к кухонному столу и, подперев голову обеими руками, задумался. Бедняга давно понял, что он сам себе веревку свил, как пророчила ему мать. И не просто веревку, а настоящую петлю. О капризах Гермины, о молниеносных переходах от слезливой чувствительности к безграничному деспотизму он и не подозревал. Людвиг пытался себя утешить тем, что болезненная нервность Гермины объясняется беременностью.

После родов она, конечно, опять будет прежней кроткой Герминой, которая по воскресеньям вскакивала ни свет ни заря с постели, любила бродить по дальним лесам и полям, умела быть такой нежной и любящей. Нет сомненья, что ее теперешнее поведение объясняется только беременностью. Надо все сделать, чтобы она помирилась с Фридой. Нельзя же за короткое время до родов переселиться к чужим людям. «О боже, боже!» Людвиг Хардекопф стонал и думал, думал…

Фрида между тем уже жалела, что погорячилась. «Я, конечно, вспылила и наговорила много грубостей», — думала она. Ей было жаль Людвига. «Справится ли он когда-нибудь с этой бабой? Я их буквально выставила за дверь. — Она покачала головой, осуждая себя. — Нельзя так бесчеловечно поступать! В конце концов он мой брат… Но пусть он ей передаст все, что я ему сказала, это невредно, она, может, начнет по-иному вести себя».

Карл Брентен, придя домой, застал на столе свое любимое блюдо: свиную ножку с кислой капустой, — и его округлившееся за последнее время лицо расцвело. Фрида с некоторой опаской рассказала ему о своем объяснении с Людвигом.

— Не может быть! — недоверчиво воскликнул Брентен. — Ты так и сказала?

— Представь себе, — уныло подтвердила Фрида. — Так и сказала. Ужасно грубо, правда?

— Почему грубо? Замечательно! И когда они думают переезжать?

— Ну, об этом, кажется, рано говорить, — ответила она, смущенная восторженным одобрением мужа. Она ожидала упреков. — Я даже не знаю, согласятся ли они.

— Как это «согласятся ли»? Если ты им заявила, значит, они обязаны выехать. — Он впился зубами в розовое мясо. — Мне вся эта история давным-давно надоела. Я вообще не понимаю, как случилось, что они поселились у нас. И чем дальше, тем хуже будет, так пусть уж выезжают поскорее, до скандалов, а их ведь не миновать.

Раздался звонок. На пороге стоял старик Хардекопф.

— Ах, папа! Как хорошо, что ты вспомнил о нас.

— А Карл дома, Фрида?

— Вот как, — значит, ты только ради него пришел?

Хардекопф пропустил упрек дочери мимо ушей и спросил:

— Как живешь, дочка? Мы так редко тебя видим. Что малютка?

— У меня дел по горло, папа. Магазин, хозяйство, Эльф…

— Ну да, и маленький Эдмонд, и будущая мать, не так ли? Кстати, как поживают молодожены?

— Да ничего как будто… Пройдем на кухню.

— Здорово, Карл! — Хардекопф пожал руку зятю. — Решил проведать тебя, мы так редко в последнее время видимся.

— Да, отец! — Карл вздохнул. — Знаешь, с тех пор как у меня магазин, я совсем извелся. И потом еще ферейновские дела. Мученик я, да и только.

Хардекопф сел на стул, предложенный ему дочерью.

Тотчас же перед ним поставили чашку кофе.

— Значит, молодоженам живется хорошо? — спросил он еще раз.

— Молодоженам всегда хорошо живется, — уклончиво ответил Карл Брентен.

В это мгновение раздался визг Гермины. Пронзительный, истошный.

Старик Хардекопф высоко вскинул брови.

Что-то глухо грохнуло, потом послышался звонкий удар. Карл Брентен низко склонился над тарелкой. Старый Иоганн, подняв голову и глядя в потолок, прислушивался. Фрида дрожащими руками переставляла на плите какие-то кастрюли.

С треском распахнулась дверь в коридор. Кто-то, спотыкаясь, с шумом выскочил в переднюю. Хардекопф встал и открыл кухонную дверь. В темной передней стоял Людвиг и тер себе лоб.

— Что случилось? — спросил отец.