Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

Будто угадав его последнюю мысль, Галь упёр руки в стол, набычившись и сверля его свирепыми ледышками прищуренных глаз, и задал коронный вопрос: «Где наша сестра? Что ты с нею сделал, куда ты её дел? Мы знаем, что она была с тобой…» — «Не знаю, о чём ты спрашиваешь…» — нервно воскликнул парень.

Встрял Гай: «Ты что себе думаешь? Небось, не раз и не два трахал нашу сестрёнку!

Обесчестил её, а теперь не знаешь?» — «У вас, видно, голова только на эти темы и работает? Да ничего подобного у нас с Ширли не было, и быть не могло!.. Перед тем, как мы потеряли друг друга, я её впервые в жизни поцеловал. Вообще, впервые поцеловал девушку! И почти сделал ей предложение…» — «Ах, ты, мразь фиолетовая!..

Да за нашу сестру, за семейную честь!.. Грязный фиолетовый мерзавец!.. Как ты смел дотронуться до Ширли!» — «Ширли тоже меня любит! Но наши отношения совсем не таковы, как вы себе представляете!» Его последние слова заглушил громовой хохот. Лениво подпирающие дверь дубоны встрепенулись и начали гоготать: «Да он же импотент! Сам признался!» — «Ничего, скоро тебе вообще не нужны будут девушки!» — свирепо прорычал Галь, вскочил, резко обогнул стол, подошёл у Ноаму вплотную и… схватившись за цицит, потянул на себя. Раздался треск — и вот уже он накручивает на руку разорванный талит-катан Ноама. Ноам сделал резкое протестующее движение корпусом. Но со скованными за спиной руками он мог только с бессильной яростью и гадливостью сверкать глазами на обоих близнецов.

Гай зашёлся кудахтающим смехом, но глаза его не смеялись. Дубоны от хохота согнулись пополам. «У нас в гвардии порядок, и тебе, фиолетовая сволочь, придётся его придерживаться!» — пояснил с издевательской ноткой Галь, намотал на руку растерзанный талит-катан, примерился и съездил им Ноаму по лицу. Затем, не дав тому опомниться и выдавить возмущённо-протестующий возглас, нанёс ему резкий удар тяжёлым кулаком в солнечное сплетение. Ноам тихонько охнул и согнулся пополам. И тут же получил следующий удар, сильнее предыдущего. Невысокий, почти на голову ниже Ноама, но непомерно накачанный, широкоплечий парнище зверски избивал беззащитного парня. «Б-же! Брат моей Ширли!» — только успел подумать Ноам, после очередного удара выхаркнув с кровью несколько выбитых и сломанных зубов. Мучитель шипел ему в лицо: «Это тебе за нашу сестрёнку, которую ты совратил… и за братков-антистримеров! Где они? А-а?!» — неожиданно пролаял Галь. Ноам с гадливостью глянул на него сквозь невольные слёзы — и ничего не сказал.

«Ну, сознавайся, что с нашей сестрой сделал, куда сестру нашу девал?» — Галь неожиданным искусным взмахом ноги засадил носок своего сапога прямо в локоть правой руки Ноама и тут же, не сделав паузы, врезал по косточке левого локтя.

Ноам задохнулся от боли, его мучитель удовлетворённо ухмыльнулся и процедил: «Ну, всё, теперь он нам неопасен. Наручники можно снимать!» Дубоны тут же бросились исполнять приказ и как бы нечаянно вывернули ему руки, причинив уж и вовсе нестерпимую боль. Ноам побледнел и охнул, хотел закусить губу, но понял, что его лишили этой возможности. Руки повисли, как плети.

* * *

Лицо Ноама уже превратилось в сплошной вздувшийся синяк, из носа хлестала кровь и залила всю рубашку, синяками было покрыто всё тело, а Галь, зверея всё больше, продолжал наносить жестокие удары, приговаривая: «Куда сестру дел? Где братья-антистримеры?

Ты не юли, а то…» Голова Ноама бессильно моталась из стороны в сторону, он уже не вслушивался, что говорил его мучитель. Тот прорычал своему близнецу: «А ты что? Так и будешь стоять и смотреть?» — «Нет, я не буду бить… — неожиданно пробубнил, отвернувшись к окну, Гай. — Ширли никогда мне этого не простит… И ты оставь его… Довольно…» — «Ну, хор-р-р-ошо же! Я с тобой ещё разберусь…» — «Мне всё равно… Ты знаешь…» — «Да ничего она не узнает… Она и не увидит больше эту грязную скотину! И никто не узнает, где он и что с ним!» — откуда-то издали доносился до Ноама ломкий, холодный фальцет. Он уже не видел, как в комнату вошли ещё несколько человек, что-то сказали. Близнецы куда-то исчезли.

На Ноама навалилась тяжёлая тишина…

Потом его тащили куда-то по полутёмному, извилистому коридору, награждая пинками под зад. Наконец, его втолкнули в какое-то мрачное помещение и захлопнули за ним дверь. Он растянулся у двери, мечтая только том, чтобы ему дали так вот лежать на жёстких камнях и не трогали больше, потом попытался подняться хотя бы на четвереньки, повернуться на бок…