Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт

Мама подскочила, и ну — меня лупить!.. Кричит: «Бандитка! Злодейка! Укусила маленького братика!» Я тоже ка-ак заору! Помню испуганный взгляд Ноама, огромные чёрные глаза над книжкой… А у меня истерика: «Яблочко! Яблочко!» Оба дедушки, за ними папа… подскочили — папа схватил одного близнеца, дедушка Натан другого, унесли их на диван успокаивать, к щёчке Рувика холодное приложили. Дедушка Давид с трудом отнял меня у разъярённой мамы и увёл в другую комнату».

«Он долго говорил со мною, успокаивал, объяснял. Потом пригрозил, что отберёт у меня братиков, если я не перестану их обижать. Потом обе бабушки пришли меня успокаивать… Я, конечно, больше не кусалась, но в покое так и не оставила. Они такие одинаковые, а я никак не могу разобрать, кто из них кто. Представляешь? — два совершенно одинаковых мальчишки, и я их всё время путаю, а они смеются. Ты бы знала, что они вытворяли, какие номера откалывали вдвоём! Ну, я им и давала тумаков за все их проделки, правда, старалась, чтобы мама не видела. Ох, она мне и давала за них, если ловила!.. А они — нет! Маленькие были — только плакали, когда я их била, но никогда, — ни разу! — сдачи не дали. Они меня боялись даже больше, чем маму с папой. Даже странно!» «А у нас Галь с самого начала стал как бы основным, а Гай ему подчинялся… Мама рассказывала… Я-то уже видела, как Гай в рот Галю смотрит и боится что-то вперёд него взять, или сделать… Теперь их не спутаешь, ещё и одеваются по-разному, кроме того, Гай рядом с Галем выглядит как бы… э-э-э… мелким, щуплым. Зато за все проделки Галю доставалось, а Гай получал своё уже от Галя, и это было куда хуже… Родители знали, что Галь заводила, а Гай только подголосок. Галь — почти одно лицо с дедушкой Гедальей, а Гай больше на маму похож… Ваши-то совсем на одно лицо… Когда я была маленькая, почему-то не могла выговорить «Галь» — и говорила одинаково «Гай»!" Девочки рассмеялись. Ширли задумчиво и грустно продолжала:

«Маленькими мы играли вместе, они меня в школу отводили. Гай меня очень любил, старался опекать, во всём помогать. Любил слушать, как я играла свои песенки на пианино… Галь — нет!.. А потом всё изменилось… К нам Тумбель зачастил… Их уводил в комнату, подальше от меня, с ними играл, а уж что говорил, не знаю. И вдруг я поняла, что они не хотят со мной играть, только смеются надо мной, обидно так смеются!..» Ренана слушала рассеянно, грустно улыбаясь чему-то своему. Ширли поняла, что Ренану сильно потянуло на воспоминания, ей очень хочется выговориться. Это её не удивило, и она замолкла, чтобы не мешать подруге. А та как бы невзначай завела разговор о старшем брате: «Ноам всегда был тихим и очень серьёзным. Ты же знакома с нашим дедушкой Давидом, видела — Ноам на него похож. Но как-то именно наш спокойный, тихий, недрачливый Ноам, мне врезал — за дело, как я теперь понимаю». Ширли зарделась и с удивлением подняла глаза.

Ренана задумчиво говорила, глядя в свой опустевший бокал:

«Я разозлилась на близнецов и сорвала с них обоих кипы, а Ноам увидел. Подскочил, глаза молнии мечут! Никогда, ни до, ни после я не видела у него таких глаз…

Как схватил меня, как принялся лупить: «Отдай кипы! Немедленно! И больше не смей!

Ещё раз увижу!..» Я только тихо плакала, но не ответила: поняла, наверно, что за дело. Молча отдала ему кипы и ушла в уголок плакать. Папа увидел это и — к нему:

«Ноам, что это ты делаешь! Как ты смеешь бить девочку! Что она тебе сделала?» А Ноам бурчит, голову опустил: за дело… она знает, за что… Так и не сказал, только сердито поглядывал на меня, пока шёл к себе в комнату, отсиживать наказание».

Ширли чуть слышно откликнулась: «Вот он какой! А ты тоже хороша… Почему не созналась?» — «Ну, потому что маленькая была, папу боялась… Нет… пожалуй, маму больше… Глупая и слишком вспыльчивая… Ведь мне было всего 6 или 7 лет…» — «А-а-а…» — неопределённо протянула Ширли и улыбнулась.

Ренана выпрямилась на стуле: «Ну, беседер! А своим ты позвонила, похвасталась, что поступила?..» — «Да, я уже звонила… — откликнулась Ширли нехотя. — Боюсь, папа не выдержит, что я жить буду не дома…» — «Только ты ничего не говори Рувику, что я тебе сказала, ладно?» — «Ну, конечно! А вообще-то я…» — «А что ты — мы все знаем… И не только ты…» — произнесла с загадочным видом Ренана.

Ширли смущённо глянула на неё и отвела глаза. Она расплатилась, и девочки вышли на вечернюю улицу, освещённую мягким светом желтоватых фонарей.

Будни и праздники новой жизни

После праздников начались занятия. Ноам ушёл в военную йешиву, откуда приходил домой на шабат два раза в месяц, иногда навещая семью в середине недели.

Близнецы начали заниматься в музыкальном йешиват-тихоне, пару лет назад организованном в Неве-Меирии на базе студии Гиладом и Роненом. Они наведывались домой чаще старшего брата — в середине недели, помогали по хозяйству и тут же уходили в свой уголок на веранде, где просиживали до позднего вечера, а ранним утром неслись через весь посёлок в йешиву.