Отцы и сыновья

Василий. Да, да, это был незабываемый обед. Я помню каждую мелочь с предельной ясностью. Да, то было самое счастливое событие в этом доме. Мы же ждали вас так долго — годы, господи боже! И вот вы сидите в этой самой комнате, вокруг этого самого стола. Я сейчас могу сказать… я это осознавал и тогда… одно ваше присутствие согревало старую кровь. Omnia animat, format, alit, как говорил Цицерон… omnia animat[25]… Не очень похоже на Цицерона, да? Да, этот обед никогда не забыть. Событие, источник самых богатых и теплых воспоминаний… я так говорю, моя ласковая? (Он смотрит кругом и понимает, что ее здесь нет.) Постойте, как она нас всех рассадила? Я сидел здесь. Она там. А вы сидели на месте, где сидите сейчас. Евгений сидел вон там. Помню особо один момент. Я рассказал вам историю о майоре, который занимался врачеванием «на благо общества»; и вы оба пристально посмотрели на меня, а затем так засмеялись, оба, упали на стол, в конвульсиях были от смеха, не могли слова вымолвить! Этот момент я особенно помню. «На благо общества». Ни говорить, ни пошевелиться не могли.

Шаркая, входит Тимофеич. Он выглядит еще более дряхлым. Возится с посудой на столе.

И Тимофеич нам прислуживал. Так, Тимофеич?

Тимофеич. Она проснулась.

Василий вдруг насторожился, отводит Тимофеича в сторону, чтобы Ар кадий не слышал их разговора. Аркадий едва замечает присутствие Тимофеича.

Василий. Ну?

Тимофеич. Все так же.

Василий. Что-нибудь сказала?

Тимофеич. Ни словечка.

Василий. Все еще в постели?

Тимофеич. В кабинете.

Василий. Что делает?

Тимофеич. Сидит.

Василий. На диване?

Тимофеич. В качалке. Вы причесали бы ее. (Тимофеич возвращается к столу.)

Василий. Оставь это все здесь. И не отходи от нее. Хорошо?

Тимофеич. Съесть бы ей надо что-нибудь. Нельзя так. Заставьте ее поесть.

Василий(вдруг встревожился). Где моя докторская сумка?

Тимофеич указывает на верхнюю полку, где сумку почти не видно.

А! Молодец. Спасибо. Спасибо.

Тимофеич. При чем тут я? Вы сами ее туда спрятали.

Тимофеич уходит. Василий снова улыбается и становится оживленным.

Василий. Он был всегда для меня, как крепость. Не знаю, что бы я без него делал?

Аркадий. Как Арина Власьевна?

Василий. Она скоро выйдет к нам. Арина Власьевна… как это принято говорить… чувствует себя вполне удовлетворительно… сообразно обстоятельствам. Так мы говорили о том обеде? Незабываемое событие. Помните мальчика, который прислуживал нам в тот день?.. Молоденький такой? Босоногий? Федька? Должен вам сделать признание в отношении Федьки: Федька не служил у нас в доме. Мы его специально наняли для такого случая. Чтобы произвести на вас впечатление, дорогой друг. Чуть приукрасить происхождение Евгения. Vanitas vanitatum et omnia vanitas[26]. Кажется, из Екклезиаста. Но я могу ошибаться. Процитировать более или менее точно я могу… но откуда это… откуда это… Так о том обеде. И о Федьке. Я попросил отца Алексея порекомендовать кого-нибудь. И кем же он нас осчастливил? Вторым сыном мясника — без башмаков и с соплями под носом, так сказать. Прислуживать за столом с босыми ногами! Боже праведный! Сейчас я могу смеяться над этим. Помню, я сказал: «Аркадий Николаевич подумает, что он гостит у дикарей». И Евгений поднял голову… вы знаете, как он поднимает голову и склоняет ее чуть набок… и он бросил на меня свой строгий взгляд… и сказал… он сказал… остроумнее, чем Евгений, никто не мог сказать… он поднял голову… бросил на меня свой… (Василий не выдерживает и начинает рыдать. Вскоре берет себя в руки.) Говорят, я должен молиться богу. «Как же мне жить дальше?» — вот, что я спрашиваю у бога. «Как же я должен жить дальше?» — спрашиваю я. «Из чего же мы сотворены?» — спрашиваю я.

Пауза.

Аркадий. Я возвратился очень поздно из Петербурга. Отец меня поджидал. «У меня для тебя ужасная новость, сын. Не могу даже сказать, как ужасна она». «Базаров», — сказал я. «Да, — сказал он. — Базаров».

Пауза.