Отвага

Сабельный взвод, усиленный двумя противотанковыми ружьями и станковым пулеметом, занял высоту с оплывшим конусом древнего кургана.

Теперь предстояло держать оборону на склонах кургана.

У Рыженкова была известная присказка: чем больше пота, тем меньше крови.

— Окопы на каждого — для стрельбы стоя, а между окопами — шут с ним — глубиной шестьдесят сантиметров! Давай, давай!

Взвод устал. Устал надежный Халдеев и устал здоровенный медлительный эскадронный запевала Ангелюк; и щеки Отнякина побурели и опали; устали маленький проворный коновод Микин; неистощимый весельчак ростовчанин Гвоздилкин; Касильев, Шипуля, Серов и мрачный белорус Рогалевич; перестал толковать о шашлыках, женщинах и горных орлах Георгий Амаяков. Ничто не брало, казалось, только Рыженкова — проворного, широкого в плечах, на прочных кривоватых ногах.

Пересветова, кроме усталости, донимали тошнота и головокружение. В ушах его шумело, а временами земля вставала дыбом. Лошадей он передал Микину, а сам пытался копать землю.

— Ладно, пойдем на вершину кургана, укажу сектор, будешь наблюдателем. Окоп я тебе выкопаю сам, — сказал Рыженков.

На плоской вершине кургана он вздохнул полной грудью, огляделся по сторонам. Пересветов тоже смотрел на плоскую, уходящую вдаль, перечеркнутую посадками вдоль дорог и убегающую к невидимому морю степь.

— Тихо, хорошо, — сказал Андриан.

— Тихо — плохо, — отрубил помкомвзвода. — Где соседи? Где общее наступление? Сильно сбивает на то, что наш эскадрон выскочил вперед один, а взвод — и того далее.

Уже шел пятнадцатый боевой и голодный час.

— Ну, добро. Наблюдай. В случае чего — кричи сразу. Ориентиры…

Рыженков ушел. Пересветов посмотрел на небо. Высоко над головой коршун делал круг за кругом. На юг шли курганы — зеленые холмы почти на одной слегка изогнутой линии вдоль древнего шляха. Мостик. Речка петлей охватывала высоту «96». Зеленая с голубым отливом трава, кое-где прошлогодние серые островки жухлого бурьяна… На склоне кургана звякали лопаты, поскрипывал песок. А вот Ангелюк запел. Он пел про коня, который гулял на воле, на зеленом лугу, про верный пулемет «максим», про славного командира Морозова, про дым костров на коротких привалах и про братскую могилу, что осталась далеко в степи широкой…

Роя окоп, кто-то наткнулся на хорошо сохранившийся древний шлем. Пересветов вспомнил стихи:

Безмолвен Курган одинокий,
Наездник державный забыт,
И тризны в пустыне широкой
Никто уж ему не свершит.

Но вдруг на шляхе показались танки; послышался где-то справа вой самолетов. Пересветов закричал:

— Ориентир три, правее один палец — танки! Воздух! — и, согнувшись, бросился к окопам…

От одного самолета отделилась черная точка, и тяжелая фугаска врезалась в самую вершину кургана, откуда силой взрыва выбросило ржавые доспехи, железо, кости. Бомба попала в древнее захоронение.

Пересветов вылез из окопа, перебрался наверх. Осмотрел воронку, сел на валик земли, еще остро пахнущей тротилом.

Отсюда стали видны идущие по шляху танки. Сколько их? Пересветов не мог сосчитать, он видел только две первые машины, остальные скрывались в тучах пыли.

В страшной тревоге взбежал Рыженков, рявкнул:

— Где эскадрон?

— Стрельба там, в лощине, сзади, откуда мы шли. И танки туда идут!

— Та-ак, — Рыженков смотрел в бинокль. — Речка хоть и хилая, по колено воробью, а бережок-то для танков крутоват. Мост? Мост есть. Но что с ним делать? Уничтожать?.. А если наши пойдут? Что делать? Кто ответит за мост, когда он понадобится?

— Танки в километре, — напомнил Пересветов. Его лихорадило. — Через две минуты они подойдут к мосту. Надо решать.

Рыженков оглянулся. Из лощины выскочил всадник на гнедом коне и широким полевым галопом направился прямо к высоте. Скорее всего это был связной с приказом. Ждать? Но и ему скакать до кургана не меньше двух минут.

— А, черт! — оскалился Рыженков, приподнимаясь из скопа и выкатывая глаза, заорал во всю мочь: — Противник с фронта, взвод, к бою-ю! Амаяков, Шипуля, взять бутылки, поджечь мост!

Две пригнувшиеся фигуры на левом фланге, что был ближе к реке, вынырнули из окопа и скользнули к мосту. Танки были уже в метрах шестистах. Сухо простучал пулемет раз и другой, а в третий раз под стук выстрелов упала одна фигура, блеснул огонек, и змейками пополз неярко горящий на солнце бензин.

— Держать высоту до последнего патрона, — крикнул Рыженков.

* * *

В это время командующий сидел за маленьким дощатым столом в кирпичном полуподвале сгоревшего еще во время зимних боев дома. Был он из царских унтеров. Лихие дорожки Первой Конной вывели его в начдивы; были и срывы-сбои, и временные отстранения от должности; была учеба, разные должности и разные округа. Перед войной занял высокий пост, но был снят за «излишнюю» суровость. Растил, закалял кадры младшего комсостава, считая унтеров костяком армии, ее хребтом.