Отвага

— Златоустовская оружейная фабрика, тысяча девятьсот сорок первый год. Понимаете, двадцатый век, а не седьмое тысячелетие от сотворения мира, как у вас. А Златоуст — город, где оружие делают, назван в честь Иоанна Златоуста, автора известных исторических сказаний…

— Кто ты есть? — впился в Пересветова князь своим удивительным взором так, что тому стало не по себе, и потянул из ножен меч.

— Воин, — с достоинством сказал Пересветов, — мы тоже воюем здесь, в степи…

Князь поднял меч и резко опустил его на лезвие златоустовского кинжала, потом протянул оружие Пересветову:

— Гляди, какая зазубрина! А на моем харалужном и следа нет. Как же вы бьетесь в сечах?

— Князь, ты веришь, что я попал сюда из двадцатого века?

— Верю во всемогущего бога, а более того верю глазам своим, ни у нас, ни за морем такого оружия нет… — Князь взял карабин, попытался открыть затвор.

Пересветов взял карабин, оттянул и повернул вправо тугую пуговку затвора и поставил его на боевой взвод.

Князь показал на вершину кургана:

— Смотри: там каменная баба, а рядом валяется валун. Валун тот не больше человеческой головы, а я стрелу мимо не пущу. Ну, сможешь ты попасть?

До каменной бабы было не меньше пятидесяти метров. Пересветов сказал, поднимая карабин:

— Князь, сейчас будет гром. Приготовься и смотри. Стреляю!

Выстрел и самому Пересветову показался пушечным — больно стало ушам, зазвенело в голове. Веером брызнули каменные осколки. Князь побледнел.

— Добро. Лучше лука. Скажи мне, человек из двадцатого века, что ты знаешь о моем походе. Или народ не хранит память о нас?

— Князь, — спросил Пересветов, — мне, нам нужно знать, как было дело, почему ты не пошел в поле со Святославом? Нам важно знать…

— Смотри: вот плакун-трава. Это слезы богородицы. Может, степные травы донесут до потомков и нашу слезу и нашу кровь… — ответил Игорь.

Раздался звук натягивающейся струны, потом струна лопнула, низко загудел колокол, и земля стала крениться, вставать стеной.

* * *

…В голове Пересветова еще гудел колокол, когда перед ним из пыльной мути возникло лицо Рыженкова, — старшего сержанта комэск оставил командовать коноводами.

— Жив? Тут около тебя так рвануло, думал, накрылся вместе с лошадьми. Смотрю — лошади целы… Вставай, чего сидеть. Так, крови нигде нет. Порядок!

Пересветов встал так быстро, как только мог, и торопливо, сбиваясь, заговорил:

— Товарищ старший сержант, если случится, что я в этом наступлении погибну, а вы останетесь живы, вам нужно будет написать в Москву моему отцу. А о чем — я сейчас расскажу. Я побывал только что в двенадцатом веке…

— Ты что, бредишь, Пересветов? Тебя оглушило, вон воронка еще дымится. Ты контужен, очнись, скоро нам в наступление идти. Глотни воды, солнце палит вовсю, а будет еще жарче.

— Нет воды.

— Как так?! Воду подвозили, старшина Шестикрылов обкричался: «Напоить лошадей, залить воду по флягам».

— Понимаете, кобыла моя очень пить хотела. Я отдал всю воду ей.

— Эх, интеллигенция, — сказал с напускной досадой Рыженков, снимая с ремня зеленую округлую флягу. — На, пей!

На вершине кургана зашевелился оставленный Рыженковым наблюдатель — «махала».

— По ко-о-н-я-ям! — закричал Рыженков и озабоченно спросил Пересветова: — У тебя голова как? И вообще, вести лошадей сможешь?

— Ничего, справлюсь. Князь рассказал мне…

— Кто знает, что будет через минуту. Тут не до истории, у нас своя история будет сейчас.

Пересветов с трудом сел на свою Рапсодию, или Машку, разобрал повод. В голове шумело, голос Рыженкова доносился издалека.

— Колонну… мно-ой… ма-а-а-арш…

ГЛАВА VI

Двести лошадей без всадников и конников, вытягиваясь повзводно, пошли вдоль балки — сначала шагом, а потом рысью. Раздалась плотная дробь копыт о землю, зазвенели пустые стремена. Впереди слышались стрельба и глухие взрывы.

Обогнув древний курган, коноводы с лошадьми пересекли мелкие, вырытые наспех окопы. И двинулись в проход, сделанный саперами в минных и проволочных заграждениях.

Пересветов видел, как перед заграждениями лежали неприметными бугорками, как бы вжавшись в землю, солдаты.

За колючей проволокой, на расстоянии броска ручной гранаты, зигзагами шла первая траншея. Сплошная, глубокая, с нишами, подбрустверными блиндажами, кое-где укрепленная лозняком: немцы старательно готовились к обороне. Ближе ко второй траншее на земле лежало столько неподвижных бугорков в защитном, что у Пересветова дрогнуло сердце. В траншее споро действовали пехотинцы, мелькали стертые до блеска саперные лопатки, летела на брустверы земля, рыли ячейки для стрельбы теперь уже в другую сторону, на юг.

Стоял наш танк; танкисты в засаленных комбинезонах натягивали перебитую миной гусеницу. Один из них повернул к колонне чумазое лицо, блеснув зубами:

— Что, копытники, поехали сдавать свою «технику» на колбасу?