Отвага

— Да-а, это я так. — Жарков присел на брошенное у костра дерево. — Садись. Давай вместе подумаем. — Помолчав немного, добавил: — Хоть ты и туляк, да мало я верю в то, что ты сможешь этот ремонт вытащить. А от меня толку… сам видишь. Так что вдвоем нам здесь отсвечивать нечего. Я на базу пойду — чем черт не шутит, вдруг там машина какая есть, а ты тогда здесь возись. Починишь — догоняй. Но об одном прошу тебя, парень, как бы плохо ни было — от этого костра ни шагу.

— А как же ты?

— Как?.. Я, Колька, детдомовский, да и не впервой мне до базы пешком ходить. И еще вот что: снимай-ка свой тулуп на рыбьем меху. — Сергей кивнул на поношенный солдатский Колькин бушлат. — Возьми мой полушубок, все теплее на снегу будет.

VI

Серая полоса утренней зари медленно расползалась над заросшими тайгой сопками, обнажала заснеженные перепады. Мглистое утро едва-едва переходило в день, когда Жарков вышел наконец к ручью Первопроходцев. Отсюда зимник сворачивал резко влево и, петляя меж отрогов, бежал дальше. Пожалуй, еще год, и эта дорога уйдет в историю стройки, а пока не отсыпана новая, шоферам приходится делать немалый крюк, пробиваясь за материалами на перевалочную базу.

Сергей остановился у поворота, отдышался. Как ни старался обходить заструги и занесенные снежным бураном места, все равно случалось проваливаться в снег и делать не более двух, от силы трех километров в час. Хорошо еще, что ветер подталкивал в спину — иначе совсем бы плохо пришлось. От нечеловеческой усталости Жарков перестал обращать внимание на ноющие пальцы, и они от этого вроде бы перестали болеть. Только изредка, почти автоматически, он шевелил ими, не снимая рукавиц, и, ощущая подвижную гибкость, радовался — живы пальцы, не морозятся.

Постояв минуту, Сергей на всякий случай растер лицо, подбородок и, увязая в снегу, начал подниматься проложенной просекой на левый берег. Подъем был не очень крутой, но казался бесконечным, и, взобравшись почти на самую вершину пологой сопки, он остановился опять. Отсюда серпантин зимника бежал вниз и где-то далеко-далеко выпрыгивал на новый пологий склон. «Лыжи бы сюда!» — подумал Сергей.

Солнца не было, не проглядывал даже лучик, и от этого становилось жутковато: день-то был ясный, хоть и ветреный, но далекое солнце и ветер не могли разогнать сгустившиеся в воздухе морозные кристаллики, которые мешали дышать. За два года работы на Севере Жарков насмотрелся на такие дни, когда при безоблачном небе не проглядывал ни один луч солнца и только кристаллическая мгла висела над землей. Но все это было там, на людях, когда можно было укрыться в теплом общежитии или в кабине машины, а здесь… Сергей впервые за все время обернулся назад.

Далеко внизу лежала скованная морозом река, на которой неровной цепочкой тянулись его следы. Далекий и оттого казавшийся серым правый берег переходил в нехоженые отроги хребта, заснеженные вершины которого сливались с падающим на них небом. И такая безысходность была во всем этом, что хотелось бежать и бежать туда, к людям, на базу, где можно отогреться в тепле, съесть большую тарелку жирного борща, выпить кружку вяжущего чая.

Сергей почувствовал, как во рту начинает собираться слюна, почти наяву увидел миску борща, до рези в желудке захотелось есть. Он сплюнул и удивился своему открытию — слюна еще на лету превратилась в ледяной комочек, запрыгала по насту.

— Эге-е… — удивленно протянул Сергей и на всякий случай растер рукавицей лицо. Чтобы не так сильно ощущать свое одиночество, заговорил вслух:

— Однако пора и завтракать. Недаром говорят, что птица не от холода, а от голода гибнет.

Веселые язычки пламени робко лизнули прокопченное донышко эмалированной кружки, которую Жарков прихватил с собой, медленно поползли вверх, охватывая ее со всех сторон. Костер разгорался все ярче, и теперь уже можно было снять рукавицы, свободно вдохнуть теплого, отдающего смолянистой хвоей воздуха, не рискуя застудить легкие. Сергей примостился на поваленное дерево, вытянул ноги к костру. От усталости начало покалывать в коленках и пояснице, неудержимо захотелось спать.

— Ишь барин какой! — вслух сказал Сергей и удивился звуку собственного голоса: словно кто-то посторонний произнес эти слова. — Ишь ты! — повторил он.

Забулькала вода. Стараясь не пролить ни капли, Жарков аккуратно взял кружку, отхлебнул глоток.

Отдающий дымом кипяток показался необыкновенно вкусным. Сергей допил остатки, с сожалением посмотрел на жаркий костер — надо было идти дальше. Он тяжело вздохнул, натянул теплые рукавицы, размеренно зашагал к петляющему зимнику: надо было идти споро, но и не очень быстро, иначе тридцать километров, которые остались до базы, не одолеть.