Отвага

В «Слове» говорилось ясно, что решающая битва была на реке Каяле, а в летописи, кроме Каялы, называли реки Сальница и Сюурли. Андриан Христофорович Пересветов поверил автору «Слова» и стал искать Каялу на торговом издревле известном, сухопутном ответвлении пути «из варяг в греки». Рассуждал он так: если Игорь был намерен, как сказано в «Слове», «поискати града Тмутороканя», «испити шеломом Дону», то Каяла должна быть неподалеку от устья Дона. При этом выполнились все три основных условия — море близко, Дон близко и до Тмутаракани по берегу Азовского моря рукой подать.

На предполагаемом месте битвы Пересветов обнаружил реку с современным названием Кагальник, очень близким к Каяле по звучанию (Каяла — Кагала — Кагальник). Более того, рядом оказалось озеро Лебяжье, а в летописи как раз упоминалось некое озеро, возле которого шел последний страшный бой и где был пленен Игорь.

Получалось убедительное совпадение географических признаков «Слова» и некоторых летописей. Ученые тогда приняли гипотезу Пересветова.

А Пересветов-сын в книге «Миф о реке Каяле» опроверг теорию отца о дальнем рейде Игорева войска за Дон.

Дед был романтиком в науке. Отец жил во времена трезвых расчетов и оперировал точными математическими выкладками.

В «Мифе о реке Каяле» Пересветов-второй выписал из летописей все сведения о боевых походах того времени. И подсчитал, что средняя длина дневного перехода войска — 25 километров. Мог ли Игорь оказаться за Доном, если весь поход длился две недели? Получалось, что не мог, даже если допустить, что поход закончился не 5-го, а 12 мая. За три недели пройти с боями чуть ли не тысячу километров? От Новгорода-Северского до Лебяжьего озера? Да и скорость движения войска получалась слишком велика. Но как мог Игорь воевать у Донца Северского, далеко никуда не уходя, и оказаться у Дона, у моря, в половецком «тылу»? Как?..

Голова кавалериста Андриана Пересветова налилась тяжестью. Размышления о Каяле и князе Игоре, об отце и деде путались, Андриан заснул…

ГЛАВА III

Шерсть на лошадиных крупах начала слипаться, темнеть и лосниться от пота. Стало совсем светло. «Хейнкели» могли появиться с минуты на минуту. Эскадронный значок поплыл вправо, качнулся и исчез. Колонна втянулась в глубокую балку и стала. Здесь было темновато, пахло сыростью.

В четвертом взводе красавец сержант Рыженков на соловом рослом ахалтекинце приказал:

— Пойдете в охранение. Место — вершина балки, задача — не допустить внезапного нападения разведки противника. Старший — Халдеев.

— Товарищ сержант, — в один голос начали Халдеев и Пересветов, но продолжил только Халдеев, — товарищ сержант, ведь мы вчера весь день были в разъезде, из седел не вылезали…

В светлых глазах Рыженкова появилось холодное мерцание, а конь его встал как вкопанный.

— Вам приказ понятен? — тихо спросил сержант.

— Понятен, — угрюмо отвел глаза в сторону Халдеев.

— Повторите приказ, — чуть громче и с нажимом сказал Рыженков.

Халдеев повторил, зло дергая ремень своей винтовки.

— Выполняйте!

Отъехали шагов на двадцать. Отнякин стал ворчать: «Накрылся отдых».

— Брось, — нахмурился Пересветов. — Сержант знает, что делает. Всем достается.

По дну балки трое кавалеристов проехали метров триста и спешились. Пересветов, как средний в ряду — по расчету коновод, — принял повода и остался внизу. Остальные полезли наверх по невысокому здесь обрыву и сразу же взялись за саперные малые лопатки. Заскрипел песок с мелкой галькой. Пересветов прикинул: солнце взойдет повыше, тень пропадет, а кусты да заросли ежевики не скроют лошадиных голов и спин, с воздуха все будет как на ладони. Надо маскировать.

— Эй, орлы, — негромко крикнул он, — я попоны раскатываю?

— Валяй, — буркнул, тяжело дыша, Халдеев.

В полку эти попоны защитного цвета катали вчетвером, уминая ткань так, чтобы скатка была компактным цилиндром почти деревянной твердости. На походе, конечно, не до того, да и на чем катать, но все же работа требует, времени, а тут в любую секунду жди — заиграют «сбор», крутись потом с этой попоной — скатывай, приторачивай к задней луке седла.

— Жрать в последнюю очередь, если принесут, — бурчал Отнякин, — ну захомутал нас Рыженков. Любой бочке затычка — мы.

Пересветов накрыл лошадей и отпустил подпруги — лошади тянулись к молодой травке. Солнце заглянуло в балку, стало пригревать. Загудели оводы, глаза Пересветова слипались. Лошади остыли, их теперь нужно было поить. Сверху съехал Халдеев, вытащил из переметных сум мягкие брезентовые ведра, пошел к ручейку, журчащему где-то на дне балки.

— Слушай, студент прохладной жизни, — сверху показалась голова Отнякина, — давай хоть по сухарику, а?

Отнякину любого пайка мало, хоть и получали теперь по фронтовой норме. Там, в полку, когда учились, стояли в тыловом городке, давали поменьше. Хлеб с каждым месяцем войны становился тяжелее, сырее. Два красноармейца из второго эскадрона работали как-то на погрузке в пекарне, не сдержались, хватанули досыта горячего липкого хлеба — и заворот кишок, не удалось спасти.