– Садрак, Месхак и Абеднего – вот как мы их назовём! Как тех троих в горящей печи[4]
. Этот вот, с белым пятнышком на лбу, будет Садрак. Он самый хорошенький. Мы подарим его Калю-Колченожке.– Значит, у него будет наконец что-то живое! – мечтательно сказала Малявка.
Каль-Колченожка почти весь сочельник просидел один. Его мама должна была прийти только поздно вечером. Уже начало смеркаться, и Каль собирался зажечь свет, и тут на лестнице послышался знакомый топот.
– Вот идут ангелочки меня повеселить, – сказал сам себе Каль и с надеждой посмотрел на дверь.
И правда, в дверях показались два ангелочка. Ведь только у ангелов бывают такие сияющие глаза и круглые, румяные щёки.
– Вот тебе что-нибудь живое! – с восторгом крикнула Малявка и протянула Калю корзинку.
– Загляни в неё! – воскликнула Анна Стина. – Не бойся, там не змея.
Каль-Колченожка, мечтавший о чём-нибудь «живом», радостно прижал к груди маленького чёрного Садрака. Теперь ему не придётся лежать в полном одиночестве.
Мама терпеливо объяснила своим девочкам, что нельзя держать в доме так много кошек. И теперь в саду художника под вишней стоит маленький белый крест. А на нём химическим карандашом довольно криво нацарапано: «Здесь покоятся Месхак и Абеднего, оплакиваемые Анной Стиной, Малявкой и многими другими кошками».
Кто выше?
– Эй, ты, мелочь пузатая! Мелочь!!!
Резко, протяжно и ликующе пронзил этот крик вечернюю тишину.
Тот, кто, очевидно, и был мелочью пузатой, поднялся на грядке с клубникой и стал внимательно всматриваться в соседний сад. Но враг не показывался. Зато снова прозвучало как вызов:
– Э-эй, ты, мелочь пузатая!
Тогда тот, кто был на грядке с клубникой, не на шутку разозлился.
– Иди сюда, ты, трус! – крикнул он. – Иди сюда и скажи мне это в лицо… Слабо́?
Белокурая голова с быстротой молнии вынырнула из густой листвы вяза, который рос возле соседнего забора.
– А вот и не слабо! – откликнулся белокурый и вызывающе плюнул через забор. – А вот и не слабо! Мелочь пузатая!!!
По всему селению пронеслось, словно лесной пожар: Альбин и Стиг принялись за старое! И несколько мгновений спустя все окрестные мальчишки уже стояли в тягостном ожидании на дороге.
Да, Альбин и Стиг опять взялись за своё. Это случалось каждый вечер. Каждый вечер с давних пор. С тех самых пор, когда лежали в колыбельках. Они соперничали. Соперничали почти целых девять лет.
– Подумать только, у Стига уже вырос первый зуб, – гордо сказала мама Стига маме Альбина, когда мальчикам было по шесть месяцев.
После чего мама Альбина пошла домой и сунула указательный палец в ротик Альбина. Но нащупала лишь мягкую, беззубую десну.
– Подумать только, Стиг уже может стоять, если только есть за что держаться, – сказала несколько месяцев спустя мама Стига маме Альбина.
Мама Альбина пошла домой, вытащила сына из колыбели и поставила возле дивана на кухне. Но маленькие кривые ножки Альбина подогнулись, и он с криком рухнул на пол.
– Подумать только, Стиг ходит уже так хорошо, что впору маршировать, – ещё несколько месяцев спустя сказала мама Стига.
Тогда мама Альбина ринулась со своим мальчиком к доктору, чтобы узнать, не болен ли крошка Альбин.
Конечно же он ничем не был болен.
– Все дети начинают ходить в разное время, – успокоил её доктор.
Но вот настал праздник и на улице мамы Альбина.
– Подумать только, Альбин произнёс «прогноз погоды», хотя ему нет и двух лет, – сказала мама Альбина маме Стига.
– Скажи «прогноз погоды», – решительно велела сыну мама Стига.
– Де-де, – только и смог промолвить Стиг.
Это означало «дедушка» и было совсем не то же самое, что «прогноз погоды».
Мало-помалу Альбин и Стиг выросли, и вот пришло время идти в школу. В школе они сидели за одной партой, и, собственно говоря, почему бы им не стать лучшими друзьями?! Но о какой дружбе может идти речь, если они непрестанно состязались друг с другом. И оба во что бы то ни стало старались переплюнуть друг друга – так уж повелось с тех самых пор, когда они были совсем маленькими. До чего же трудно им жилось! Если учительница ставила Альбину «хорошо» по арифметике, то Стиг свирепствовал, точно лев. Он дни напролёт сидел дома и считал, считал до тех пор, пока глаза на лоб не вылезли. А если Стиг отличался в гимнастике, пройдя на руках вокруг школьного двора, то Альбин потом полдня надрывался за скотным двором, чтобы повторить этот трюк.
То, что Альбин сидел теперь на дереве и кричал Стигу: «Мелочь пузатая!», было вызвано тем, что Стиг в тот же самый день во время состязания, устроенного окрестными мальчишками на лугу у церкви, прыгнул на пять сантиметров выше Альбина. Это раздосадовало Альбина и задело до глубины души; и меньшее, что он мог сделать, это крикнуть: «Мелочь пузатая!»
Стиг гневно взглянул вверх на вяз и сказал:
– Тебе бы лучше потренироваться в прыжках в высоту, чем сидеть на дереве и обзывать старших.
Старшим был не кто иной, как Стиг. Он родился на два дня раньше Альбина.