Отважная лягушка. Часть 2 (СИ)

Хотелось есть, спать и плакать. Но главное, она не понимала сути обвинений и не представляла, как будет оправдываться.

Получившие наглядный урок девицы уселись на корточках на полу возле противоположной стены. Третья обитательница камеры, наоборот, тихонько выбралась из своего угла. Пожилая, поджарая, с вытянутым, напоминавшим лисью мордочку, личиком, она осторожно приблизилась к лежанке.

Ника насторожилась. Но тут хлопнула входная дверь, и вновь послышался насмешливый голос эдила:

– Выходи, Рояш. Сейчас получишь своё и совершенно бесплатно.

Двое или трое мужчин дружно заржали. Добавляя веселья, кто-то из них выкрикнул:

– Радуйся, дурак, тебе честь оказали. В праздник выпороли.

Новая узница поняла, что беззубый старикан дождался-таки льготного обслуживания.

Едва стражники со своей жертвой ушли, пожилая женщина проговорила мягким надтреснутым голосом:

– За какие же такие преступления, красивая госпожа, вас в это скорбное место упекли?

А кто ты такая, чтобы меня спрашивать? – усмехнулась Ника, почему-то не испытывая никакого доверия к собеседнице, несмотря на её доброжелательную, приветливую улыбку.

Сокамерница как-то странно вытянула голову, щуря подслеповатые глазки.

– Простите, госпожа, давно живу, глуховата стала, не расслышала.

Усмехнувшись, девушка повторила уже громче.

– Так я же соседка ваша, госпожа, – кивнув, приветливо улыбнулась сокамерница. – Нам под одной крышей самое малое четыре дня жить. Пока праздники не кончатся – суда не будет.

– Твоя правда, – подумав, кивнула путешественница, понимая, что, опираясь только на одну грубую силу, выживать в тюрьме будет очень проблематично и необходимо как-то налаживать отношения с подругами по несчастью. – Только сначала ты расскажи, за что тебя здесь заперли?

Попаданка хорошо запомнила, что эдил называл женщину базарной воровкой, но хотела услышать её версию событий.

– Эдилу базарному задолжала, – вздохнула собеседница, плотнее запахиваясь в лохмотья. – После праздников собиралась заплатить, да этот жадный сын свиньи ждать не захотел. Да пошлёт ему Такера болотную лихорадку!

Маленькое личико, скривившись, покрылось сетью морщинок, стразу состарив её лет на десять, а из старческих, выцветших глаз побежали мокрые дорожки.

– Чтоб у поганца все кости сгнили! Опозорил на весь город! Перед смертью сподобилась плетей отведать! Пусть Диола лишит его мужской силы!

Рассыпая проклятия, она плакала, вытирая слёзы старой, грязной накидкой, из-под которой выбивались редкие седые волосы.

Вспомнив привязанного к каменному столбу мужчину с окровавленной спиной, Ника представила на его месте эту пожилую, потрёпанную жизнью женщину и не смогла удержаться от восклицания:

– Да как же это?

Что бы там не натворила она на самом деле, пороть старуху плетьми казалась девушке верхом жестокости и абсурда.

– Такие вот судьи у нас в Этригии, добрая госпожа, – громко высморкавшись, с горечью проговорила собеседница и, присев на край каменной лежанки, представилась. – Меня Калям зовут. Просто старуха Калям. Нет у меня уже других имён. Всё в жизни потеряла.

– Что же за тебя близкие не вступились? – с сомнением спросила Ника, прекрасно зная, как уважительно относятся здешние жители с родственным связям. – Или у тебя совсем никого не осталось?

– Одна-одинёшенька, добрая госпожа, – громко заохала Калям. – Как луна на небе. Ни помочь, ни пожалеть некому.

– Чего врёшь, крыса старая? – оборвал её причитания злобный, гнусавый голос. – Есть у тебя и дочь с внуками, и племянники. Сама от них отказалась, прокляла, а теперь жалобишься на каждом шагу: "Заступиться некому".

– Врёшь, врёшь, меретта мерзкая! – очень бодро для своего почтенного возраста вскочив на ноги, Калям закричала, потрясая в воздухе сухонькими кулачками. – Воры они с зятем! Разбойники! Деньги отобрали, на улицу выгнали, побираться на старости лет заставили, порази их Ваунхид!

– Сама ты жаба старая! – не осталась в долгу проститутка, хотя разбитый нос явно мешал её голосу звучать в полную силу. – Гадюка пересохшая. Все деньги на храм Дрина отдала, а на зятя сваливаешь!

– Пасть захлопни, хрычовка базарная! – поддержала подругу Кирса. – Не то живо в гости к Анору отправишься!

– Врёшь, врёшь! – резал слух визг Калям. Тряся лохмотьями и топая обмотанными тряпками тощими ногами, она вдруг бросилась к Нике.

– Не слушайте их, добрая госпожа! Девки это уличные, сучки лживые, на вас напали, теперь на меня лгут.

– Эй, курицы ощипанные! – рявкнул кто-то в соседней камере. – А ну, заткнулись быстро, не то башку оторву.

– Ты сначала доберись до неё! – с издёвкой отозвалась вторая проститутка.

– Врут, врут они, добрая госпожа, – тут же понизила голос Калям, пытаясь пододвинуться ближе к девушке.

Та резко зашипела:

– Сиди, где сидишь! Я и отсюда тебя хорошо слышу.

Вздрогнув от неожиданности, старушка потерянно заплакала. Воспользовавшись её замешательством, Ника негромко сказала:

– Ясно мне всё. За долги ты здесь А я по капризу богов. Они привели меня не в то место и не в то время.

Кто-то из арестанток угодливо засмеялся.