Отважная новая любовь. Сборник (ЛП)

С его языка легко слетают настолько знакомые слова, что я мысленно заканчиваю его высказывание.

Но затем он говорит следующее:

— Кроме того, она так долго была в таком состоянии, что, возможно, безумна. Даже если бы ее действительно разбудили, что от нее останется, чтобы можно было этим насладиться?

Я пристально смотрю на то, как ее утолщённые желтые ногти на ногах закручиваются вокруг больных разбитых пальцев. Его слова приносят облегчение, мышцы спины вдоль позвоночника расслабляются, а кулак с запиской разжимается. Он прав. Почему я вообще должен ее спасать, если спасать нечего?

* * *

Когда Искупительница наполняет меня моими же порочными воспоминаниями, мне хочется отстраниться, но я этого не делаю, потому что это против правил, а я всегда был тем, кто делает то, что ему говорят. Вместо этого я остаюсь на месте и вбираю всё это, пусть даже мою кожу раздирает изнутри на кусочки, как будто поддаюсь добровольной пытке.

Как только я начинаю думать, что меня переполнит отвращение к самому себе, к тому, кем я был, появляется чистая яркая мысль, подобная волнению, разливающемуся у меня в груди, и напоминает о любви, сердечном тепле и страсти к Искупительнице. Это затмевает все другие эмоции.

— Позволь увезти тебя отсюда, — я запечатлеваю эти слова прямо на ее губах, как будто целую, словно могу каким-то образом заставить их проникнуть внутрь, чтобы она приняла их за правду. — Только разреши мне помнить, и я завтра же спасу тебя. Пожалуйста.

Я чувствую, как ее губы расплываются в улыбке, не отрываясь от моих, и издаю стон.

* * *

Когда я утром захожу в теплицу, Лит уже там, стоит на моем привычном месте спиной ко мне, погрузив руки в горшки с землей, но без растений.

Я оставляю дверь раскачиваться — закроется сама, и радостно кричу ей:

— Доброе утро, Лит.

Она с трудом поворачивает голову, едва показав щеку, но и то, что я вижу, заставляет меня остановиться в нерешительности. Покрасневшая кожа, опухшие глаза, блестящие дорожки слез. Я оглядываюсь через плечо и понимаю, что зашел довольно-таки далеко внутрь, чтобы развернуться и уйти совсем, поэтому заставляю себя идти вперед, с неприятным ощущением в животе.

— Лит? — спрашиваю я.

Она вынимает руки из грунта, и на мгновение у меня перехватывает дыхание. Я думал, что увижу, как ее пальцы роняют полоски бумаги, будто она рылась в грязи, чтобы откопать мои тайны.

Но в руках у нее ничего нет, кроме воздуха, и она поворачивается ко мне, но прежде чем я успеваю сказать хоть слово, обхватывает мое лицо ладонями, тянет к себе и припадает к моим губам в страстном и глубоком поцелуе. На вкус она как земля, как утренняя роса или первый распустившийся весенний цветок.

Я пытаюсь отстраниться, но она удерживает меня, влажная земля соскальзывает с ее пальцев и остается на моей коже, когда она прижимается ко мне, подталкивая меня к скамейке позади.

Она меньше меня и слабее. Я мог с легкостью оттолкнуть ее, но не делаю этого, потому что мне нравится вкус ее губ, ее свежий аромат и то, как от ее прикосновений вибрирует мое тело и все живое вокруг нас.

Когда Лит наконец отстраняется, я тяжело дышу, бисеринки пота выступают на лбу, а она спрашивает:

— Ты мог бы любить меня?

И мне хочется ответить ей «да», но я помню, как она посмотрела на меня, когда мы впервые увидели Крус, и мою грудь сковывает острая боль от смятения. Лит — единственная во всем мире, кто знает о моей слабости. Как она вообще могла хотеть меня?

Когда я ничего не отвечаю, она почти отворачивается от меня и ее взгляд опускается на запястья, измазанные грязью.

Я заставляю себя спросить:

— Ты помнишь Посвящение?

На долю секунды ее глаза широко раскрываются, но она не смотрит на меня, и у меня внутри всё сжимается. Я мог сейчас остановиться, просто выйти из теплицы и прожить день, словно этого разговора и не было вовсе. А вечером Искупительница смогла бы стереть из памяти воспоминания о неловких чувствах и всё снова вернулось бы на круги своя.

Раз уж Искупительница способна забрать мучение из-за этой ситуации, то я могу задать и вопрос, на который действительно хочу получить ответ:

— Помнишь, что я сказал? Как я выглядел?

Она поднимает голову, якобы разглядывая что-то вдали, а когда переводит взгляд на меня, то смотрит куда угодно, но не мне в глаза.

— Это мешает тебе меня любить?

Я пожимаю плечами.

Она поднимает выпачканный грязью палец и проводит им от моего лба к носу и губам. Вкус плодородной земли напоминает мне ее поцелуй.

— Нет, — в конечном итоге отвечает она. — Я помню только Крус. Больше ничего.

В этот раз именно я прижимаю ее к себе. Именно я впиваюсь в ее губы, а жар страсти внутри меня разливается по венам.

* * *

Той ночью, вспомнив, как сильно люблю Искупительницу, отчаяние так скручивает меня, что я падаю на колени.

— О, нет, — стону я и дёргаю себя за волосы, вспоминая, как безостановочно целовал Лит после полудня.

Я обнимаю Искупительницу за талию, утыкаясь головой ей в живот, и молю о прощении.