Отважное сердце

— Ах ты, опёнок! — воскликнул он, довольный ответом мальчугана. И вдруг решительно приказал: — А ну садись!

Вздрогнув от внезапности, Гринька спросил растерянно:

— Куда… садись?

— Куда? Да на коня, за седло… А ну, дай помогу!

И Александр Ярославич протянул было вниз левую руку. Однако опоздал. Быстрее, чем белка на ствол ели, Настасьин, слегка лишь придержавшись за голенище княжеского сапога, мигом вскарабкался на вороного и уселся верхом позади седельной луки.

— Держись за плащ! — приказал ему Невский. — Удержишься?

Но у того уж голосишко перехватило, и он смог только мотнуть головой. Невский почувствовал, как в его спину колотится маленькое сердце.

Александр тронул коня.

Когда уже прогремел под копытами мост, когда уже всадник был далеко, Чернобай, всё ещё стоявший с запрокинутой головой, распрямился и с неистовой злобой глянул вслед Александру.

— Ужо сочтёмся, князь! — с угрозой прогудел он. — Погоди, Олександр Ярославич, скоро доведёт бог и твоей крови княжеской повыцедить!…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Великий князь Владимирский Андрей Ярославич, родной брат Невского, моложе его двумя годами, стоял на солнышке посреди огромного благоустроенного псарного двора, окружённый свитою, псарями и сокольничими.

Это был ещё молодой человек, не достигший и тридцати. Снеговой белизны сорочка с распахнутым на смуглой, крепкой груди воротом, заправленная под синие узорные шаровары, лёгкие, лимонного цвета сапожки весь этот домашний наряд ещё больше молодил князя. От его тёмных вислых усиков, от резкого, тщательно выбритого подбородка веяло удалью и стремительностью.

Андрей Ярославич гневался. Перед ним смиренно, без шапки стоял старый ловчий, правитель всей княжей охоты.

— Обучать собаку надо голодную! — бешено кричал на него князь.

Старик ловчий даже и не пытался оправдываться:

— Проступился, княже, прости!

Но великий князь Владимирский сегодня что-то долго не унимался. По этому крику да по нетвёрдой походке Андрея Ярославича слуги и псари уже знали, что князь, опохмеляясь утром после вчерашней попойки, хватил лишнего.

Безмолвно ступала за князем свита: двое нарядных мальчиков, так называемые меченоши, и пять-шесть знатнейших бояр, по возрасту ещё молодых, но которых князь приблизил к себе единственно за то, что они хорошо знали соколиную и псовую охоту.

За это горожане владимирские открыто, на площадях, порицали великого князя.

«Нет, — говорили они, — хотя и родной брат он князю Невскому, а, выходит, далеко не родня! Видно, хоть два яблока и с одной яблони упадут, а далеко друг от дружки откатываются!… Александр Ярославич — тот о русской земле радеет, о нас, о бедном люде, помнит. А этому только бы пьянствовать, гортань свои тешить да с псами да с соколами по лесам рыскать. Мимоходный!» — так и горестно и насмешливо говорили в народе о великом князе Владимирском. И это прозвище — Мимоходный — утвердилось за ним.

…Князь шествовал по своей псарне.

Собаки — борзые и гончие, старые и молодые, всех шерстей, статей и кличек — одни лежали, другие расхаживали, третьи клацали зубами, выбирая блох. Слышалось лаканье и чавканье. Плескался разливаемый по корытам корм.

Андрей Ярославич внезапно остановился. Князю почудилось, что от жидкой болтушки, которую только что разлил собакам молодой парень — так называемый корытничий, — исходит пар: значит, болтушка не остужена?

Великий князь Владимирский соизволил обмакнуть палец в самое месиво и тотчас же с ругательством отскочил от корыта. Лицо князя даже и сквозь смуглоту побагровело.

— Что творите?! — неистово заорал он. — Я вам носы велю урезать, мерзавцы!

Один из отроков подбежал и поспешно, но бережно отёр княжеский палец шёлковым платком.

— Что же вы, негодяи, — продолжал кричать князь, — али вы не знаете, что от горячей пищи у собаки желудок портится и чутьё?!

Старый хитрец ловчий понял, что дело сегодня может окончиться плохо и для него и для многих. Он подал многозначительный знак одному из псарей.

И тот с почтительным поклоном поднёс князю широкую, отлогую корзину, обтянутую изнутри белым полотном поверх толстой подстилки. В корзине играли и барахтались брыластые,[2] упитанные, с лоснящейся шерстью, крупнопятнистые щенки. При одном взгляде на них сердце великого князя отошло.

— Ох ты, ох ты!… — вырвалось у него.

Андрею подсунули низенький ременчатый складной стулец, и он, присев, склонился над корзиной со щенками.

Он то подсвистывал им и прищёлкивал пальцами, то запускал обе руки до самого дна и, опрокидывая то одного, то другого щенка кверху жемчужно-розовым пузом, принимался рассматривать их, оценивать и распределять.

Вдруг над самым ухом князя Андрея послышался шёпот одного из отроков:

— Князь, оглянись…

Андрей Ярославич поднял голову… и обомлел: шагах в десяти от него, ярко освещённый солнцем, стоял брат Александр.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Невский улыбался, глядя на брата.