Отважные капитаны. Сборник

Рыбалка не увенчалась особым успехом, в особенности после того, как младший лейтенант попытался рухнуть в воду; но чистая физиологическая радость этого чудесного дня, полного солнца и ветра, навеки запечатлелась в нашей памяти. Все вокруг принадлежало только нам — испещренный трещинами бок скалы Лакави, вид на длинное озеро, растворяющееся в наступающих сумерках, запахи новой страны, пронизывающий ветер, доносящий откуда-то таинственные голоса.

Никто не умеет так легко признавать неудачи, как ирландцы. Мы ушли с десятком мелких рыбешек, но, по меткому выражению мистера Корнелиуса Кроули, чувствовали себя так, словно выудили дюжину десятифунтовых рыбин.   

ГЛАВА 5

Вернувшись домой, продутые насквозь чистейшим воздухом, усталые от долгой поездки и беспричинного смеха, мы отправились обедать с двумя капитанами крейсеров на борт одного из «морских таранов». Все трое командиров сдружились еще во времена учебы на «Британии»[26] (единообразие в обучении и обеспечивает военно-морскому флоту столь прочную солидарность), и я зачарованно слушал, как одно воспоминание перетекает в другое, как нити рассказов образуют странный узор, а судьбы китайских мандаринов, чернокожих западноафриканских вождей, греческих архимандритов, турецких пашей, калабрийских графов, чилийских авантюристов и прочих странных представителей рода человеческого невообразимо переплетаются между собой.

— Но одинокая жизнь — это одинокая жизнь, — внезапно заявил один из собравшихся за столом. — Я командую кораблями с восьмидесятых годов и... в общем, сами видите.

Как мы могли не видеть? Между кормовой каютой — прибежищем капитана — и остальным миром (за крайне редкими исключениями) пролегает глубокий и широкий пролив, преодолеть который могут только вахтенные, сигнальщики и те из подчиненных, кто является с докладом. Осторожный стук, легкий шаг, изъявление почтения и — «доклад окончен, сэр»». Затем тишина, и одиночество снова воцаряется за белой переборкой и красными шторами. Герман Мелвил превосходно описал все это в «Белом бушлате», но никакая проза не сравнится с тем, что видишь своими глазами.

Порой разговоры становились серьезными, выдубленные штормами лица хмурились, начиналось обсуждение того, как корабли будут «работать в строю». Каждый излагал свое мнение, перемежая его беззлобными насмешками над легче вооруженным или хуже бронированным соседом, но общий вывод (который я не стану здесь приводить) почти всегда был единогласным. В руках этих капитанов была сосредоточена поистине грозная сила, и никто, кроме адмирала, командовавшего флотом, не мог указывать им, как заниматься своим делом. Они совершенствовали свои корабли, создавали и разрушали карьеры людей. И тем не менее именно здесь, в военно-морском флоте, вы можете услышать самые свободные и нелицеприятные характеристики королевской службы, самые гневные и язвительные отзывы о вышестоящих и самые комические рассказы о делах, которые где угодно вне флота считались бы подвигами.

СЛУЖБА ЮМОРИСТОВ

Здесь все настолько серьезно и важно, что это просто невозможно воспринимать с мрачной серьезностью. Каждый род войск просто вынужден быть юмористом и сатириком несмотря ни на что; и к тому времени, когда офицеры флота становятся капитанами, чувство юмора впитывается в плоть и кровь даже самых тяжеловесных и неподатливых. Капитан отлично помнит, какую песню курсанты сочинили о своем лейтенанте, каких взглядов придерживался он сам, будучи лейтенантом, и что, уже будучи командиром той или иной службы, он думал о своем капитане. Если же он об этом забудет, ошалев от одиночества или угорев от приступа лихорадки, то храни господь его судно, когда оно вернется на базу с кипой материалов для военного суда и наполовину обезумевшим экипажем.

Взять хотя бы методы морской атаки. Даже сидя на койке в окружении семейных фотографий, с жестяной ванной за занавеской и запасом тростей для прогулок по берегу, закрепленных в специальных зажимах, порой можно услышать весьма любопытные разговоры флотского молодняка. Они искренне обеспокоены перспективой вероятной войны, поскольку именно им доверено мощное оружие, и о войне они рассуждают небрежно, хоть и довольно часто. Мы (я выражаю мнение всего нашего крейсера) искренне верим, что крейсеру надлежит стрелять много и часто (см. Примечание 3). Но то, что следует за этим утверждением, как правило, оказывается полной чепухой — всего лишь досужей болтовней между двумя затяжками, но подоплека таких разговоров все же не лишена интереса.

— Лучше всего, — заявляет некий авторитет двадцати одного года от роду, — спрятаться в боевой рубке. Там ты получаешь контузию и теряешь сознание, а когда приходишь в себя, все остальные уже убиты. Бросаешься мстить за товарищей, как пишут в газетах, и выходишь из боя единственным победителем. Очнешься через месяц в госпитале, твоя девушка вытрет тебе пот со лба и расскажет, как ты в одиночку уничтожил подчистую весь вражеский флот.