«Моя дорогая дочка Кэтлин, я знаю, что ты не можешь меня помнить, но я тебя никогда не забывал. Ты была младенцем, который лежал у меня на руках и которого я убаюкивал каждую ночь. Я пел тебе песенки, сидя у себя в кабинете, глядя на звезды. Когда я пел, ты улыбалась, мирно засыпая.
Я знаю, что теперь ты совсем взрослая девочка – тебе семь лет. Мне бы хотелось навестить тебя и ненадолго привезти тебя сюда, на ранчо «Синяя даль». Здесь очень красиво, и тебе, наверное, здесь понравится. Мы снова узнаем друг друга. А на берегу ручья, за домом, можно будет устроить пикник, а потом съездить верхом в горы, и я познакомлю тебя со всеми нашими лошадками. Я выберу самую славную и красивую, чтобы ты могла на ней ездить.
Как тебе это предложение? Если захочешь приехать, напиши мне, и я договорюсь с твоей мамой о поездке. Я не задумываясь проделал бы долгий путь через дикие места, равнины и горы, лишь бы обрести тебя. Потому что я люблю тебя, дорогая моя Кэтлин. Ты – моя маленькая девочка, и не важно, как далеко ты от меня, ты всегда будешь моей любимой маленькой девочкой.
С любовью, твой папа».
Другие письма походили на это – написанные год спустя, два года. Каждое говорило о любви Риза. Каждое врезалось в ее сердце, как острый нож, но боль при этом была почему-то сладкой, мучительно сладкой.
Кажется, наконец все стало на свои места. Отец любил ее, хотел ее видеть, пытался стать частью ее жизни. Он никогда не забывал о ней, никогда от нее не отказывался, даже после всех этих лет, после писем, оставшихся без ответа, после несбывшихся надежд.
Даже будучи при смерти, он думал о ней. Разузнав, что она в трудном положении, он сделал так, чтобы у нее были дом и человек, который станет о ней заботиться.
Уэйд. Самый добрый, самый храбрый и надежный человек из всех, кого она знает.
Человек, которого она полюбила всем сердцем. Если бы только Риз знал…
Кэтлин почему-то чувствовала, что Риз знает. Надеялась на это. Но кое-что она должна выяснить. Кто не давал им с Ризом сблизиться все эти годы? Кто прятал письма обоих адресатов? И тогда, во время танцев, отдал их ей – всю пачку?
Услышав в холле шаги, она подняла голову.
– Кэтлин, дорогая! – В дверях появилась Уиннифред Дейл. – Франческа сказала, что вы здесь. Можно войти?
– Конечно.
Брови Уиннифред от волнения сошлись в ниточку. – Как Уэйд? Кэтлин вздохнула.
– Все так же. Но я… мне кажется, сегодня он очнется. Я как раз хотела подняться наверх…
– Тогда я вас не задержу. Я привезла немного тушеного мяса – Франческа отнесла его на кухню. С тех пор, когда ужинала здесь, я запомнила, что дорогой Уэйд всегда любил тушеное мясо. Вот Клинт, тот любил больше всего жареную курицу, Ник – ветчину с имбирным соусом, который готовит Франческа, но Уэйд… —
Голос ее замер. – Что такое? Что это вы так на меня смотрите, милочка?
Ледяной озноб пробежал по спине Кэтлин. Невероятная догадка мелькнула в голове.
– Вы часто обедали здесь с моим отцом?
– Часто? Ну, я бы так не сказала. Время от времени. Мы были очень близкими друзьями, как я вам уже говорила. – Уиннифред заложила за ухо прядку каштановых волос.
– Но… только друзьями… все эти годы?
– Да, это так. Только друзьями.
– Он был красивый мужчина. – Кэтлин говорила медленно, ее взгляд мгновенно метнулся на фотографию, где были изображены Риз, Клинт, Ник и Уэйд. – Это был человек добрый, с большим сердцем и щедрый. В такого мужчину женщине ничего не стоит влюбиться.
– Да, наверное, это так. – Яркие пятна появились на щеках Уиннифред. Руки взметнулись к горлу, потом снова упали. – То есть нам с Ризом было хорошо вместе. Мы всегда были в прекрасных отношениях, ни разу ни о чем не спорили, но… весь Хоуп и вся долина вообще-то знали, что он не переставал любить вашу матушку ни на одно мгновение. Это, разумеется, знала и я. Так что, естественно, я не…
– Вы не позволили себе влюбиться в него? – Колени у Кэтлин дрожали, когда она шла вокруг письменного стола. Она остановилась перед Уиннифред, испытующе глядя ей в глаза. – Но нельзя запретить себе влюбиться, Уиннифред, – мягко сказала она. – Это происходит независимо от вашего желания. Разве с вами было не так?
Какое-то время собеседница молча в изумлении смотрела на нее, потом лицо Уиннифред вспыхнуло.
– Да. Да, детка, я… любила его. А как же иначе? – прошептала она. – Это был лучший человек из всех, кого я знала.
Комната закружилась у Кэтлин перед глазами. Она отступила и ухватилась за край стола, чтобы не упасть.
– И поэтому вы прятали его письма ко мне и мои к нему? – прошептала она. – Я не понимаю зачем?
– Письма? Я никогда… я не знаю, о чем вы говорите, дорогая. – Тут взгляд Уиннифред упал на письма, разбросанные на столе. Рядом лежала смятая розовая ленточка. Уиннифред побелела как мел.
– Скажите мне правду, Уиннифред. Пора. – Кэтлин пыталась подавить гневное негодование и смятение, охватившие ее. – Вот эти письма. Кто-то вернул их мне во время танцев. Это сделали вы, не так ли?