Отважный капитан

— То, что я сейчас услышал, для меня новость, капитан. Спасибо тебе. Мне по душе честные и откровенные люди! Я люблю истину и справедливость. Я давно собираюсь дать райе равноправие и восстановить справедливость.

Султан говорил быстро и несколько сердитым тоном, словно отчитывал кого-то, однако капитан Мамарчев слушал его спокойно и внимательно.

— Ступай себе с миром, капитан, и не тревожься ни за райю, ни за себя! Я думаю обо всех! Живите спокойно и беззаботно под сенью нашего императорского величества. Волосок не упадет с вашей головы!

Закончив, Махмуд Второй хлопнул в ладоши, и появившиеся словно из-под земли телохранители встали по обе стороны капитана.

— Уведите его!

Отвесив поклон, телохранители указали капитану дорогу к выходу. Исполненный надежды — наконец его слова услышаны султаном — Мамарчев неторопливо покинул дворец.

Однако, к великому удивлению капитана Мамарчева, его опять вернули в тюрьму. А на другой день вместо желанной свободы он получил новый удар: ему сообщили, что его отправляют в Малую Азию и там, в Конье, он будет находиться в заточении.

— Как же так? — возмутился капитан Мамарчев. — Ведь Махмуд Второй был ко мне так внимателен и обещал справедливость! Почему же заточение? Может, тут какое недоразумение?

Все пожимали плечами.

— Падишах милостив, только вот чиновники у него плохие, — отвечали «глаза и уши». — Если бы это только от него зависело, он непременно выпустил бы тебя на свободу.

Капитан Мамарчев поглядел на них с удивлением.

— Подлецы! Вы думаете, я ничего не понимаю? Будьте вы прокляты вместе с вашим падишахом!

И, закованный в кандалы, капитан Мамарчев милостью добродетельного Махмуда Второго отправился в заточение в далекий малоазиатский город Конью.

Что касается другого заговорщика, Андона Никопита, то по благоволению султана Махмуда ему пришлось оплакивать свои дни в мрачных казематах Стамбула.

Таков был печальный конец памятного Велчова заговора.

ДОЛИНА СЛЕЗ

Живя среди фанатиков, капитан Мамарчев чувствовал себя как в могиле, как бы заживо погребенным.

Из воспоминаний одного болгарина

В далекий малоазиатский город Конью капитана Мамарчева сопровождало несколько заптиев, ехавших верхом на верблюдах. Наступила пора нестерпимого летнего зноя. Словно горящие угли сыпались с высокого бледного неба на маленький караван, плывущий по безбрежной пустыне. Запрокинув головы на изогнутых длинных шеях, верблюды едва переставляли ноги.

Капитан Мамарчев с тоской глядел на растрескавшуюся землю, и лицо его обливалось потом. Отсутствие воды и прохладного ветерка оказывало на него губительное действие. Он с трудом держался на одногорбом верблюде, предоставленном ему из жалости.

Прошло немало дней и ночей, пока они добрались до Коньи. Как только вдали показался старинный город с белыми минаретами, глаза людей впервые за долгое время оживились. Наконец-то они достигли пристани! Хоть эта дикая жара и мучительная жажда перестанут мучить! Как все старинные города, Конья была обнесена высокой стеной. В приземистых квадратных домах с плоской крышей окна были узенькие, издали почти незаметные. Во всем городе не осталось никакой зелени. Как будто все сгорело под палящими лучами солнца.

Оказавшись среди этого унылого нагромождения камня и глины, потерянного среди безбрежной пустыни, капитан Мамарчев горестно вздохнул. Впервые за столькие годы своей бурной жизни он со страхом подумал о смерти. Он не побоялся бы умереть от пули или от сабли. А вот здесь смерть пугала его, потому что, оказавшись в этом забытом богом месте, он сделался как бы ее пленником.

Когда караван подъехал к городским воротам, старший конвойный предъявил выданные ему в Стамбуле документы. Ленивый стражник долго разглядывал султанский фирман, пока наконец осилил его содержание:

«Русский капитан имеет право носить саблю и офицерскую форму…»

Подняв на Мамарчева глаза, стражник поклонился. Затем он раскрыл широкие городские ворота, и караван вошел в Конью. Теперь верблюды медленно тащились по узкой пыльной улочке.

Капитан Мамарчев глядел по сторонам, и у него сердце сжималось от боли. За караваном бежала ватага оборванных чумазых ребятишек, они что-то кричали. По их грустным глазам и вытянутым вперед ручонкам, тонким и черным, словно обуглившиеся палочки, капитан Мамарчев понял, что они просят милостыню. Казалось, их не счесть, этих детей Коньи: они сбегались со всех переулков, их становилось все больше и больше. Капитан Мамарчев достал кошелек, чтобы бросить им какую-нибудь мелочишку, но у него не оказалось ни гроша. Сочувственно поглядев на детей, он пожал плечами и поехал дальше.

— Капитан, — обратился к нему главный конвоир. — Ты со своим милосердием в Конье долго не проживешь.

— Почему?