— Мерси, месье Уортон, вы слишком добры ко мне. Я боюсь, что мой английский временами не совсем правилен.
Он сел рядом с ней.
— Вы можете произносить мое имя так часто, как захотите, мамзель.
Эдуардо вернулся как раз в тот момент, когда Генри наклонился к Филадельфии, и, хотя не слышал их разговора, он сразу заметил результаты ее женской победы. Филадельфия за несколько минут совершенно очаровала парня.
Задетый этим, он шагнул вперед и просунул поднос между этой парой.
— Прохладительное, мемсаиб?
Он произнес эти слова вежливо, но взгляд, который он кинул на молодого человека, заставил Генри отодвинуться.
— Прежде всего, Акбар, предложи мадам Ормстед, — строгим тоном сказала Филадельфия.
— Как пожелает мемсаиб. — Он убрал поднос, но перед тем бросил бедному молодому американцу еще один угрожающий взгляд. — Мемсаиб хочет, чтобы я убрал этого мужчину?
— Напротив, — отозвалась она. — Это племянник мадам Ормстед. Месье Уортон, Акбар — мой преданный слуга.
Генри взглянул на устрашающее темное бородатое лицо и пробормотал что-то невнятное.
Только когда Акбар обслужил их всех и удалился в глубину ложи, Генри тихо сказал своей тете:
— Вы уверены, что безопасно держать такого парня под вашей крышей, тетя?
— Никогда не чувствовала себя так спокойно, — со смешком ответила она. — Он — удивительная личность и очень верный человек, но не лизоблюд. Он в равной мере умеет управлять моим экипажем и заваривать чай. В Дели он командует сотней слуг. Одна ошибка с их стороны и… раз!
Она резанула своей маленькой ручкой по своему горлу.
Генри Уортон оказался не единственным, кто разинул рот. Филадельфия тоже была ошеломлена сообщением миссис Ормстед. Если бы кто-нибудь из них обернулся и взглянул в глубину ложи, то увидел бы довольную физиономию Эдуардо.
На лице Гедды играла озорная, ну прямо-таки детская улыбка.
— Слухи — это то, чего в этом городе более чем достаточно, дорогая. Неужели вы думаете, что мои слуги не пронюхали все, когда я посылала их в отель за вашими вещами?
— Конечно, мадам, — отозвалась Филадельфия, бросив неопределенный взгляд на Генри. — Но я боюсь, что даже самые лучшие люди склонны преувеличивать.
— Да, конечно, — согласился Генри, но с подозрением взглянул в сторону Акбара, встретив в ответ угрожающий взгляд. — Но если человек не знаком с нашими обычаями, я хочу сказать, если он язычник и…
— Он иностранец и язычник, но это не значит, что он дикарь, Дарвуд, — строго сказала Гедда. — Ты, дорогой племянник, должен больше вращаться в свете. Мадемуазель де Ронсар француженка по рождению, но за свою короткую жизнь она объездила почти весь земной шар.
Филадельфия благосклонно улыбнулась Генри, на чьем простодушном лице отразился ужас.
— Я не сама, греб Акбар.
На какое-то мгновение воцарилось молчание. Гедда с огорчением гадала, унаследовал ли ее племянник глупость своей матери, а Филадельфия уже жалела о вырвавшейся у нее шутке. Потом лицо Генри расплылось в мальчишеской улыбке.
— Я понял! Вы большая насмешница, мамзель.
Филадельфия пожала плечами, не задумываясь, у кого переняла она этот жест.
— Маленькая насмешница, месье. Леди никогда не должна быть большой насмешницей, правда?
Генри покраснел.
— Нет, конечно нет. Я не подразумевал…
— Святые на небесах! — вздохнула Гедда и, подняв лорнет, стала разглядывать другие ложи. Генри не выдержал экзамена. Не прошло и двух минут, и он раскрылся, как дурак. Хотя эта девица де Ронсар старалась изо всех сил помочь ему, это было все равно, что запрячь хромую лошадь в тяжело нагруженную телегу.
Филадельфия продолжала поддерживать светский разговор с Генри, пока, к ее облегчению, не погас свет в зале и занавес не поднялся. Она очень удивилась, когда молодой человек вздрогнул и вскочил на ноги. Если бы она не понимала всю невозможность такого поворота, она бы заподозрила, что Генри ущипнула его тетка.
— Мне надо идти. Меня ждут. — Он страстно посмотрел на Филадельфию, потом повернулся к своей тете. — Могу я навестить вас, тетя Гедда? В воскресенье утром?
— Зачем? Ты никогда этого не делал.
— Может быть, он хочет посмотреть на ваших лошадей, мадам Ормстед, — подсказала Филадельфия, которой стало жаль его. — До воскресенья, месье? — Она протянула ему руку в перчатке.
Он взял ее, потряс, не зная, что еще сделать, и выскочил из ложи.
— Генри ненавидит лошадей, — сообщила Гедда. — Эта дура — его мать — посадила его на пони раньше, чем он начал сидеть. Она говорила, что это у них семейная традиция, чтобы дети с раннего возраста ездили верхом. Он свалился и ударился головой. — Она чуть нахмурилась. — Я думаю, что эта традиция многое объясняет.
Филадельфия отвернулась. Миссис Ормстед действительно позволяла себе рискованные намеки.
6
— Это совершенно невозможно, — объявила Гедда, с отвращением глядя на кипу приглашений, лежащих на серебряном подносе. — Нельзя посетить одно-единственное зрелище, чтобы тебя тут же не засыпали бесконечными приглашениями.