Отвергнутая

Филадельфия увидела, как боль вновь промелькнула в его глазах, и, решив, что причина в том, что она не упомянула его в своем желании, обняла его за шею и поцеловала.

— Ты не спросил меня, каким было бы мое второе желание. Я хотела бы, чтобы боль, которую я вижу в твоих глазах, утихла и ушла навсегда.

— Одно вылечивает другое — таков закон природы, — сказал он, взяв ее лицо в свои ладони и ощущая одновременно и нежность, и суровое осознание того, что они завели опасный разговор. — Я однажды сказал тебе, что мы часто хотим верить в то, что нас устраивает. Ты готова услышать правду?

— Конечно.

— С какой легкостью ты это сказала. Это, должно быть, удивительное чувство — иметь кого-то, кто безоговорочно верит в тебя. Твой отец был счастливым человеком.

Филадельфия, не задумываясь, спросила его:

— Ты поможешь мне открыть правду?

Время, ему оно отчаянно нужно, чтобы продумать и все спланировать. Но когда он посмотрел на нее, то понял, что если ответит иначе, то потеряет ее.

— Я знаю, как помочь тебе открыть правду о твоем отце, но прежде, чем я соглашусь на это, я хочу, чтобы ты кое-что пообещала мне.

У нее упало сердце, и она обнаружила, что не может далее выносить его напряженного взгляда.

— Ты знаешь что-то о моем отце? Скажи!

— Посмотри на меня. — Она подняла голову, и ее золотистые глаза расширились от тревоги, сомнений и чего-то нового, страха перед ним. Такое начало не обещало ничего хорошего. Он не должен был упоминать ее отца. — Я хочу, чтобы ты обещала провести лето со мной. Потом я помогу тебе найти ответы на вопросы, которые тебя волнуют. Клянусь тебе, но лето, пусть оно будет нашим.

— Почему?

Он погладил ее по плечам, потом его руки спустились ниже, к ее бедрам.

— Не понимаешь, милая? Вот поэтому. И потому, что я люблю тебя!

Он приподнял ее и нагнулся, чтобы поцеловать.

Филадельфия почувствовала себя и ободренной, и испуганной волной желания, окатившего ее даже сейчас, когда голод ее плоти был удовлетворен. Эдуардо говорил о любви, но она не была так уверена в собственных чувствах. Вероятно, он прав, и им действительно требуется время, чтобы разобраться в своих чувствах.

Он бормотал ей что-то по-португальски, и она чуть отстранила лицо.

— Что ты сказал?

Он поднял голову, его черные глаза ощупывали ее, голодные и жаждущие.

— Я сказал, что ты зажигаешь меня, милая. Моя кожа горит от тебя, а кровь закипает. Остуди меня своим телом, прими меня в себя и утоли мой жар!

Его нарочито грубые слова шокировали ее, словно она впервые увидела жестокие, примитивные, темные силы, которые он раньше скрывал от нее. Странное ощущение таинственности, столь поразившее в первый раз, когда она увидела его, вышло на поверхность. Она так мало знала о нем.

Его руки схватили ее бедра и прижали к своим. Ошибиться было невозможно — это похоть. Она вздрогнула от страха, однако он не отпускал ее. Она уперлась руками в его грудь и отодвинулась.

— Пожалуйста.

Эдуардо не давал ей уклониться от его взгляда.

— Не бойся, милая. Почувствуй, как это происходит между нами, — произнес он мягко. — Ты ведь тоже горишь желанием. Эта жажда естественна, и нечего бояться.

Филадельфия подавила рыдание. Еще несколько мгновений назад он был спокоен и успокаивал ее. А сейчас стал вульгарным настолько, что она не хотела видеть его лицо. Он хотел ее и требовал, чтобы она честно признала, что тоже хочет его. От его горящего взора некуда было укрыться, эти глаза не позволяли утаивать свои чувства.

— Я люблю тебя.

Он сказал это спокойно, но не тем убедительным голосом, как раньше. Это было заявление четкое, ничем не приукрашенное.

Филадельфия вспомнила, как она преклонялась перед мужеством, и вдруг ей захотелось быть с ним отважной. Ее руки стали мягкими. Они уже не отталкивали его, а ласкали. Она была готова встретить его на равных, уберечь это мгновение для них обоих, дать ему все, что он хочет, лишь бы сделать его счастливым.

— Я люблю тебя.

Когда он опрокинул ее на спину и лег на нее, она обняла его, думая только о том, чтобы доставить ему радость.

Саратога, август 1875

— Все приготовлено, сэр, как вы приказывали, — сообщил управляющий отелем «Гранд Юнион» молодой аристократической паре, стоявшей перед ним. — Ваши чемоданы прибыли три дня назад, и их распаковали в преддверии вашего приезда. Я уверен, что вы будете довольны.

— Посмотрим, — заявил красивый молодой муж, окидывая взглядом холл самого знаменитого отеля в Саратога-Спрингс. — Я не привык к этому дикому американскому Западу, но полагаю, что, когда путешествуешь за пределами цивилизации, приходится идти на компромиссы.

— Но вы остались довольны вашим пребыванием в Нью-Йорке?

Молодой человек посмотрел на управляющего безразличным взглядом.